Чертова погремушка

Он заморочил мне голову тем, что нет абсолютного добра и зла, что это лишь субъективные оценки, что все относительно. Заставил поверить, что единственное имеющее смысл для человека — это его желания, потому что все, что ни делает человек, он делает только для себя. Мало того, дьявол вложил мне эти мысли в голову так хитро, что я приняла их за свои — потому что они соблазнительно похожи на правду. Очень похожи…

А еще он дал мне почувствовать тончайшее удовольствие лжи — то, которое сам испытывает, играя с каждым человеком. Ну что может быть страшного в безобидной, никому не вредящей и не мешающей, маленькой лжи, нашептывает он. И вот уже мы лжем — просто потому, что это проще, чем сказать правду. Это кажется безопасным. Это кажется интересным. Это становится привычкой и — да, становится изысканным наслаждением. Ведь зла вообще нет — так что же может быть плохого во лжи?

— Господи, — прошептала я. — Если Ты слышишь меня, и если я действительно еще жива, помоги мне вернуться. Прошу Тебя.

Тусклое небо и пыльная трава побежали квадратиками, как экран телевизора при сбое приема. Картинка треснула и осыпалась. Я с бешеной скоростью летела через темноту к яркому пятну света. Кажется, я успела еще подумать, о том, что теперь, наверно, на самом деле умираю, и в ту же секунду услышала незнакомый мужской голос:

— Смотрите, она приходит в себя.

— Что со мной было? — спросила я, с трудом поднимая руку и ощупывая щедро забинтованную голову.

Комната, где я лежала, была почти такой же, как в прошлый раз. Наверно, все интенсивные терапии похожи. Но если тогда мой врач был похож на Бармалея, то этот смахивал на Айболита — маленький сухонький старичок в белой шапочке, которая сползала с его густой седой гривы.

— Закрытая черепно-мозговая, барышня, — ответил Айболит, исследуя мои глаза с помощью ручки-фонарика. — Ушиб мозга. Гематомка. Вы уж извините, пришлось немножко вскрыть вам голову. Неделю пролежали в коме. Но теперь все будет в порядке. Полежите немного и выйдете как новенькая.

— Но как?.. — язык ворочался с трудом. Может быть, потому, что там, в другом измерении, я слишком долго молчала? Или просто из-за этой самой черепно-мозговой травмы?

— Как это произошло, вы хотите сказать? — врач сосредоточенно вырисовывал молоточком вензеля на моих ступнях и наблюдал за реакцией. — Точно неизвестно. Вас и еще двоих нашли у парадного без сознания. Судя по всему, «скорую» вы вызвали сами, звонок был с вашего телефона.

— Мои брат и муж — как они? — слово «муж» само слетело с языка — я впервые назвала так Никиту, и это мне, пожалуй, понравилось.

— У них ножевые ранения. Ваш брат в реанимации, тяжелый, но стабильный. Сердце было задето, много крови потерял. А мужа вчера перевели в палату. Селезенку удалили, но ничего страшного. А вы, судя по всему, упали и сильно ударились затылком.

— А его поймали? Который нас?..

— Который на вас напал? Нет. Полиция ищет, но… будем надеяться, что найдут. А теперь я позову сестру, она сделает укольчик, и вы спокойно поспите. Все будет хорошо, я вам обещаю.

Сначала я спала почти круглые сутки, глубоким сном без сновидений — это было наслаждением: проваливаться в мягкую теплую черноту. Потом пришли сны — яркие, с увлекательным сюжетом, как в детстве, когда по утрам так не хочется просыпаться. А просыпаться приходилось — в семь утра влетала медсестра с градусником. Почему измерить температуру нельзя было попозже, так и осталось для меня загадкой. Видимо, это был древний священный ритуал, нарушить который отечественное здравоохранение не решится никогда.

Через неделю Айболит забеспокоился. Я продирала глаза только для медицинских и гигиенических процедур. Ну, может, еще попить и поесть немного. Уколы для «спокойно поспите» отменили. Но я продолжала спать. Меня стали будить и пытались согнать с постели, пугая атрофией мышц. Первая попытка дойти до туалета кончилась тем, что я грохнулась в обморок через три шага и не могла очнуться целый час.

Тогда меня тщательно обследовали с ног до головы, но причин слабости, головокружения и обмороков не нашли. Объявили, что это «последствия травмы» и прописали безумные лекарственно-витаминные коктейли всеми способами — внутривенно, внутримышечно, пилюльно-микстурно, спасибо хоть не через клизму.

В какой-то момент такое положение дел меня, как ни странно, даже радовало. Это означало, что между мной, Никитой и Костей не осталось невидимой энергетической связи, и я не краду у них жизненную силу. Но время шло, они, как мне говорили врачи, поправлялись, а я так и оставалась амебой, которая от слабости с трудом открывала глаза и шевелила языком. А что, если в этот раз все было как раз наоборот — что, если это они теперь забирали у меня всю ту энергию, которую я накопила, вытягивая ее из тех, кого «лечила»? Говорила же Царица ночи — «сама сдохнешь».