Чертова погремушка

Костя и Никита лежали рядом, их кровь слилась в огромную лужу. Меня замутило, перед глазами снова все поплыло. Я опустилась на колени. Они были живы. Еще живы. И я разрешила себе увидеть все. И поняла, что никакая «скорая», даже если она появится через пять минут, не поможет. И даже я — не смогу.

«Нам нужно время», — сказал Костя, когда я отказалась помочь Линке. Я могла дать время. Месяц, год, несколько лет. Время, чтобы закончить какие-то дела, чтобы подготовиться к неизбежному. Чтобы попрощаться. Я могла дать время. Но только одному из них — убив другого.

Я могла взять остаток жизненной силы одного из них и отдать другому. Да, мы останемся связанными, и тот, кто выживет, все равно скоро умрет — фактически я убью и его тоже. Но не сразу. И я должна была выбрать, кто из них умрет сейчас — мой брат-близнец или мой любимый мужчина. У этой задачи не было правильного решения. Я знала, что они все равно умрут. Оба. Но я могла выбрать, кто из них проживет немного дольше.

Сможешь ли ты убить одного из них, чтобы спасти другого, зная, что и тот, другой, тоже умрет — и ты будешь в этом виновата?

Сможешь ли ты сделать выбор — дать умереть обоим сейчас или спасти одного из них?

Сможешь ли ты сделать выбор — кому из них умереть сейчас?

Вспышка: мама, папа, бабушка, дядя Паша, мы с Костей рядом, держимся за руки — наш седьмой день рождения. Гости, накрытый стол, торт, цветы. Короткий миг ничем не замутненного счастья.

Вспышка: мы с Никитой поднимаемся по лестнице. Его родителей нет дома. И мы оба знаем, что сейчас произойдет. Первый раз. «Мы всегда будем вместе, да?»

Как я буду жить, зная, что могла спасти кого-то из них, — пусть ненадолго! — но не сделала этого?

Глава 15 Все дороги ведут в Рим. Часть 2

Она лежала на кровати с закрытыми глазами, одна рука на груди, вторая вытянута вдоль тела. Лицо — спокойное-спокойное, как будто просто уснула. Костя сидел у кровати, уткнувшись лицом в Линкин живот. Услышав мои шаги, он обернулся.

— А, это ты, — сказал он абсолютно лишенным интонаций механическим голосом.

Я подошла к кровати и встала в ногах, разглядывая дырочку на пододеяльнике — лишь бы не смотреть на Линкино лицо.

— Когда? — спросила я.

— Час назад. Все было хорошо. Ты же знаешь, она в последние дни себя неплохо чувствовала. Лекарства, наверно. Ела даже понемногу. И врач мне говорил, если не будет ухудшения до кесарева, то есть шанс, — Костя продолжал говорить все тем же безжизненным голосом, короткими рублеными фразами. — И сегодня все нормально было. Она рассказывала свой сон. Что-то про море. Она ведь никогда не была на море. И вдруг… На полуслове. Просто замолчала. Я позвал… Но уже все… Вот так, сразу…

Он заплакал. Или зарыдал — как называется, когда боль громко рвется изнутри, а слез нет?

Я подошла, обняла его — как в детстве, когда мы бурно ссорились, а потом мирились, обнимались и обещали, что больше никогда-никогда…

— А еще мы говорили про Новый год, — сказал Костя, с трудом переводя дыхание. — Как будем отмечать.

До Нового года оставалось всего три дня. Врачи сказали, что домой Линку отпустить не смогут, и мы решили, что отпразднуем. На подоконнике уже стояла маленькая наряженная елочка, по стенам мы с Костей развесили гирлянды, мишуру, на стекла наклеили мылом бумажные снежинки.

— Я слышала, как врач говорил в коридоре, что ничего не понимает, — сказала я. — Они все ничего не понимают. Уверены были, что у нее еще есть как минимум полгода.

— Полгода… — повторил Костя. — Те самые чертовы полгода. Мы с ней об этом говорили. Но почему-то думали, что это будет потом. Не сейчас. Не вот так — сразу.

Мы с Никитой тоже это обсуждали. Почему мы все решили, что, не будь этого договора с дьяволом, рак появился бы у Линки на полгода позже? Или что она могла бы протянуть не те обещанные врачами месяцы, а больше?

В палату заглянул молодой мордатый санитар в несвежем халате.

— Ну что, — спросил он, доверительно понизив голос, — можно забирать?

Костя молча кивнул, встал и попятился от кровати, не отводя глаз от Линкиного лица.

— Украшения снимите, — попросил санитар.

Костя осторожно снял с Линкиной шеи цепочку с крестиком, вынул из ушей серьги, последним медленно снял с пальца обручальное кольцо. Подумал секунду и так же медленно надел его себе на мизинец. Санитар откинул одеяло, легко поднял тело и переложил на каталку. Аккуратно сложил руки Линки на груди и накрыл ее снятой с кровати простыней. Хотел что-то сказать, но покосился на Костю и промолчал — просто развернул каталку и вывез ее в коридор.

— Вот и все, — сказал Костя. — Вот и все…

Я снова хотела обнять его, но он отстранил меня, достал из-под кровати синюю дорожную сумку и принялся аккуратно и методично укладывать Линкины вещи.

— Зря ты ее послушалась, — сказал он, не глядя на меня. — Зря. Она бы хоть родить успела. А теперь у меня ничего не осталось. Никого…

Я поняла, что разубедить его не смогу никогда. Смерть Линки всегда будет стоять между нами. Еще одна шутка дьявола…