Мы хоронили ее 31 декабря. Город захлебывался в праздничной лихорадке, но все это было где-то далеко. В параллельной вселенной. А здесь было тихо и сумрачно, низкое небо давило на плечи, пригибало к промерзлой заснеженной земле.
Автобус осторожно вскарабкался на горушку. В Песочном была своя церковь, но мы решили привезти Линку в Шувалово. Пусть уж ее отпоют там, где она будет лежать. Косте пришлось потратить немало нервов и денег, чтобы добиться разрешения подхоронить урну в наши семейные могилы. Ведь никому из тех, кто уже упокоился там, она не приходилась близкой родственницей. Невестка? Ну что вы, какая же это родственница, вот если бы вы, молодой человек, умерли первым… И все же деньги смогли превратить Линку в полноправного члена нашей семьи.
— Зачем они мне теперь, деньги эти? — махнул рукой Костя, когда мы с Никитой пришли в ужас от озвученной суммы. — Мне теперь вообще ничего не надо.
Были еще сомнения по поводу отпевания. В самом деле — отпевать человека, который совершил сделку с дьяволом?!
— Бог разберется, — сказал Костя. Как припечатал. Да-да, тот самый Костя, который кривился и фыркал каждый раз, когда речь заходила о церкви.
Я то и дело сталкивалась с его тяжелым взглядом и просто не посмела возражать. Да и могла ли? Может быть, это и формальность, но… Я не могла забыть Линкины слова о том, что все верят в Бога. И о ее сожалении, что все случилось именно так. Наверно, Костя был прав. Если Богу не все равно, Он действительно знает, что у кого в душе. Ну а если дьявол не врал… тогда тем более — какая разница?
Собирались провожать Линку только мы трое. Хотела поехать еще их соседка, та самая, с которой я разговаривала, когда Костя пропал, но заболела и осталась дома. Накануне Костя, которого мы привезли к себе, долго сидел над Линкиной записной книжкой.
— Кого я могу позвать на похороны? — грустно усмехнулся он. — Ее теток из библиотеки? Соседку по старой квартире? Однокурсниц, наших одноклассников? Они ее знали совсем другой. Совсем другую Лину.
После долгих колебаний он все-таки набрал один номер. Разговор был короткий. Я видела, как Костя сжимает кулаки и стискивает зубы. Закончив, он коротко выругался и отшвырнул телефон, словно какую-то гадину.
И ты находишься в том аду, который создало твое воображение. Да, дорогая моя, как я уже говорил, у каждого свой ад. И твой — именно такой. Счастливо оставаться. Или несчастливо — неважно. Еще увидимся.
Конец и начало
Дьявол исчез, а я осталась сидеть на пыльной острой траве. В своем персональном аду. Почему он именно такой — мой ад? Теперь я смутно припоминала, что когда-то очень давно читала книгу о жизни после смерти — воспоминания тех, кто пережил клиническую смерть. Некоторые говорили о горе, поросшей травой. Да ведь и Линка тоже об этом упоминала, а я тогда не обратила внимания. Наверно, этот образ так глубоко запал в мое воображение, что оно взяло его за основу для создания моего личного ада.
Но что же получается? Придуманный мною ад воплотился в реальность? Или, лишившись тела, я нахожусь внутри моего же разума?
Всю жизнь вокруг меня были люди — и в то же время я была одна. И после смерти ничего не изменилось. Просто люди исчезли из поля зрения как физические единицы. Всю жизнь я ждала чего-то, воспринимая повседневность как черновик настоящей жизни. Вот оно — то ключевое слово, которое не давало мне покоя, — «ожидание»! Да, я такая, говорила я себе, мне важен результат, а не процесс. Кто-то хочет секса с начала до конца, а кому-то интересен только оргазм. Кто-то любит дорогу, а кому-то хочется заглянуть за горизонт.
Я читала книгу, и мне, вроде бы, было интересно, но Царица ночи, которая всегда жила во мне, торопила: давай уже закончим эту и начнем другую. Ведь на свете столько интересных книг.
Я ела пирожное, и мне нравился вкус, но Царица ночи напоминала о том, что и пирожных на свете столько, сколько мне не сожрать за всю жизнь.
То, что было у меня, я никогда не считала сколько-нибудь важным и всегда завидовала другим — ведь у них было то, чего не было у меня. Не суть, касалось ли это чего-то материального или нет. И я успокаивала себя тем, что это не «черная» зависть. Ведь я же не желала другим ничего плохого. Просто хотела того, что было у них.
Костя смеялся надо мной и похабно шутил: что-то там в чужих руках всегда толще. Я обижалась.
«Скажи, Лена, а ты когда-нибудь бываешь довольна тем, что есть здесь и сейчас? — спросил Никита, когда мы сидели на берегу Вуоксы. — Ты всегда или вздыхала о чем-то в прошлом, или ждала чего-то в будущем. Для тебя просто нет настоящего, понимаешь?»
Как жаль, что человек не может не думать ни о чем. Даже после смерти. Тем более — после смерти.
Если б я хотя бы могла спать! Но я не спала. Я ходила и уже не обращала внимания на боль в ногах, которая стала привычной и как будто необходимой. Сидела, обняв колени, и даже приспособилась как-то лежать, не съезжая вниз. Я смотрела на небо, но это было слишком скучное небо — без солнца и облаков, абсолютно неподвижное. Как серый унылый потолок.