Чертова погремушка

Я передумала все мысли, которые только могла выжать из своей стремительно тупеющей от безделья головы. Вспомнила по много раз каждое мельчайшее событие своей жизни. Пробовала мечтать — не получилось. Потому что даже самая безумная мечта предполагает хотя бы микроскопическую надежду на исполнение. Пробовала придумать себе альтернативные жизни — а что было бы, если… Но это оказалась равносильно мечтам.

Я чувствовала, что мозг засыпает. Ему просто было нечего делать, и он монотонно повторял одни и те же слова, пока они не превращались в бессмыслицу. Впрочем, бессмыслицу он тоже повторял, причем сознание от этого страдало и пыталось свернуться в точку. Ах, если бы у него это получилось! Но нет, это были всего лишь мгновения, когда я словно ныряла в глубину, а потом выныривала и обнаруживала, что твержу нараспев что-нибудь вроде «Агилатурамиланууууу». Впрочем, очень скоро я перестала говорить что-то вслух, потому что собственный голос стал меня пугать.

Не знаю, сколько прошло времени — наверно, нисколько или бесконечно много, потому что времени в аду не было. Так вот, через какой-то промежуток времени я все же стала мечтать. О том, что когда-нибудь превращусь в совершенно тупое, вполне растительное существо, которое ничего не хочет, ни о чем не беспокоится и ничего не помнит. Просто посмертно существует — если уж это так необходимо! — и совершенно этого не сознает.

Остатки здравого смысла возражали: это было бы слишком просто. Какой же это ад без мучений? Тут было какое-то противоречие. Или не было? Дьявол получил очередное пирожное, к которому моментально потерял интерес — ведь столько людей еще не попало к нему в когти! Ему наплевать, страдаю я или нет — как безумному коллекционеру, который даже и не помнит об экспонатах, которых с такой страстью добивался? Кто сказал, что в аду обязательно должны быть муки? Может, это место, где нет ничего — вообще ничего? Где всеми забытая душа начинает желать мук — хоть какого-то движения, а потом превращается… Во что может превратиться душа, не испытывающая ни малейшего чувства?

Сигнальная лампочка. Она снова замигала, и произошло это внезапно, когда мой разум, казалось, уже почти растворился в вязком болоте безвременья. По идее, он должен был с радостью уснуть, ведь он так этого хотел — но почему-то продолжал вяло сопротивляться.

Я встала, прошлась взад-вперед, сделала пару наклонов и приседаний, стараясь не сильно съезжать по склону вниз.

Когда я разговаривала с дьяволом в последний раз, что-то было не так. «Не так» было и до этого, но в тот раз все же было что-то такое… И я же ведь подумала, что обязательно должна поймать его на лжи. Я не знала, что это могло изменить, но все равно должна была. «Тот, кто может отличить мою ложь от правды, может усклизнуть», — так он сказал мне в больнице. Куда денешься из ада — но вдруг что-то изменится?

Я старательно вспоминала каждое свое и его слово, каждый его жест, усмешку. Я была так близко — как будто ломилась в закрытую дверь, за которой прямо на пороге лежит сокровище.

«Это ты… Ну, представь, что это ты. Кстати, это действительно случилось бы, если бы…»

«У меня есть программа, которая постоянно просчитывает все возможные варианты, удаляет то, что не произошло и уже не произойдет, и корректирует файлы с поправкой на вероятное будущее…»

Постойте-ка, постойте! Вот! Вот где он соврал! Я умерла, а это значит, что уже никогда не встречу этого плачущего ребенка. Неважно, подберет ли его педофил, или он вырастет, подастся в шахиды и взорвет автобус. Важно то, что наши с ним жизни никогда не пересекутся. А это значит, что дьявольская программа должна была удалить этот файл или изменить. И даже если дьявол специально сохранил его, чтобы показать мне, — все равно он соврал. Когда я умерла в прошлый раз, я не поверила ему, бросилась на него — и очнулась в больнице. Я не поверила — и это меня спасло.

Больница… В больнице он сказал мне, что никакого рая нет и в «погремушке» мы видели всего лишь отражение божественной искры. А в последний раз заявил, что я видела в ней рай, созданный моим воображением. Нет, это не то. Тепло, но не совсем.

Стоп! Ведь и про ад он сказал то же самое — его создало мое воображение. Вот эту вот пыльную травяную бесконечную гору. Но ведь в тот раз я не умерла! Да, я была в коме, но кома — это не смерть. А если я не умерла, значит, не была и в аду. В тот раз. А в этот?

А что, если и в этот раз я не умерла? Что, если я опять лежу в больнице — без сознания, в коме? Но зачем все это?

А затем, что сам он не может лишить человека жизни. Такой вот парадокс. Человек может убить другого человека. А дьявол — нет. Формально, физически не может. Может только внушить мысли, которые приведут человека к смерти, и неважно, кто или что будет его орудием.

Ему не получить мою душу, пока я не умерла. Но он может держать ее здесь, между небом и землей, пока там не сочтут, что мое положение безнадежно, и не отключат меня от аппаратов. И вот тогда я окажусь в настоящем аду — совсем не таком, каким его вообразил мой разум.