Я не ответила, она посмотрела на меня, насмешливо оттопырив губу, и поцокала каблуками к выходу. Мы с Аглаей остались в салоне одни.
— Бери свою сумку, поехали, — сказала она, закрывая дверь кабинета.
— Куда? — удивилась я.
— Ко мне.
— А как же муж?
— А муж объелся груш, — хмыкнула Аглая. — У нас с ним разные адреса. Поживешь пока у меня, а там будет видно.
Красная «шкода» пискнула и приветливо моргнула фарами. Я запуталась, пытаясь пристегнуть ремень, и — как всегда — почувствовала себя никчемной бесполезной уродиной.
Кем???
Линочка, ты забыла? Ты уже третий месяц далеко не уродина.
В восьмом классе я влюбилась. В голубую кофточку на витрине магазина. Я ходила мимо нее каждый день и представляла, что она вдруг стала моей. Воображала себя в этой кофточке — словно она одна по волшебству могла преобразить меня и всю мою жизнь. Когда мама поинтересовалась, что подарить мне на день рождения, я, разумеется, попросила эту самую голубую кофточку. Удивительно, в магазине даже оказался мой размер, и кофточка мне подошла, и мы ее купили. И я ее довольно долго носила, пока она не стала мала. Десять минут бурной радости — а больше ничего в жизни после ее покупки не изменилось.
Мое новое тело было такой же голубой кофточкой, напяленной на прежнюю робкую, неуверенную в себе и ненавидящую себя Лину. Вот поэтому и теперь в моей жизни ничего не изменилось. Впрочем, нет, изменилось. В худшую сторону. Раньше у меня, по крайне мере, был дом, была работа, была хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне.
Аглая остановила машину около недавно отремонтированного дома на набережной канала Грибоедова.
— Станция Вылезайка. Приехали.
Мы вошли в роскошное парадное с консьержкой и ковром на площадке, поднялись на второй этаж.
— Ну вот, мое скромное жилище, — сказала Аглая, открывая дверь, обитую вишневой кожей. — Раздевайся, проходи в гостиную, располагайся, а я приготовлю перекусить.
Я пристроила сумку в уголок и прокралась в гостиную, отчаянно стесняясь дырки на колготках — прямо на большом пальце. Потому что попросить тапочки постеснялась еще сильнее.
Гостиная подавляла своим великолепием. Шелковые обои, тяжелые драпировки, резная мебель, роскошные ковры. Захотелось превратиться в мышку и забиться под диван. Под тот самый, на краешке которого я пристроилась, осторожно поглаживая похожий на лесной мох темно-зеленый велюр.
Аглая вошла с большим подносом, составила на журнальный столик бутылку белого вина, бокалы, тарелки с закусками и снова исчезла. Я ничего не ела с утра, при виде бутербродов с икрой и красной рыбой желудок громко заворчал, как голодный пес. Очень хотелось схватить бутерброд и проглотить, не жуя, но я сдержалась.
Из коридора донесся цокот каблучков — Аглая вернулась в коротком шелковом кимоно цвета фуксии и таких же бархатных домашних туфельках. Она зажгла свечи, погасила верхний свет, включила музыку и с разбегу запрыгнула на диван рядом со мной.
— На брудершафт, — сказала Аглая, разливая вино.
— Я не пью, — прошептала я.
Это было правдой. Я действительно не пила. Вообще. Однако если бы Аглая предложила мне коньяка или даже водки, наверно, в тот момент я согласилась бы. Но вино… после Рудика одна мысль о вине вызывала у меня рвотный спазм.
— Правда? — усмехнулась Аглая. — Совсем не пьешь? Это очень хорошее вино, французское. Нет? Ну ладно, принесу тебе сока.
Мы сидели, ели, пили, разговаривали о всякой ерунде. В какой-то момент я почувствовала себя свободнее, как будто ушло все напряжение последних месяцев. Голова слегка кружилась, я громко смеялась каждой Аглаиной шутке и даже подумала, а не подлила ли она мне чего-нибудь в сок. И эта мысль тоже показалась страшно смешной, я расхохоталась так, что сползла с дивана и осталась сидеть на полу.
Аглая резким жестом отодвинула столик и села на ковер рядом со мной.
— Ты очень красивая, Линка, — сказала она, глядя мне прямо в глаза.
Толстая свеча, стоявшая на ковре, освещала ее снизу, от этого лицо казалось совершенно незнакомым, пугающим. Как в замедленной съемке ее рука с длинными тонкими пальцами поднялась и коснулась моей щеки, скользнула по шее, дотронулась до груди. Я словно проснулась, вздрогнула и дернулась в сторону.
— Дурочка! — рассмеялась Аглая и вдруг резким движением схватила меня за воротник блузки, притянула к себе и поцеловала в губы, настойчиво пытаясь раздвинуть их кончиком языка.
Я вырвалась и машинально, каким-то детским жестом, вытерла губы тыльной стороной ладони.
— Да не дергайся ты! — снова засмеялась Аглая. — Не собираюсь я тебя насиловать. Ты просто не понимаешь. Я тоже раньше не понимала. Ну что мужик? Липкое, потное, сопящее мясо. Только и думает, как бы самому кончить, а на тебя ему наплевать. Нееет, голуба, по-настоящему женщине может доставить удовольствие только другая женщина. Потому что знает, как это делается. Расслабься и не бойся. Все будет отлично.
— Нет, — я отползла от нее подальше. — Мне… Я лучше пойду.
— Сидеть! — негромко, но властно скомандовала Аглая. — Никуда ты не пойдешь. И будешь делать то, что я скажу. Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому.