Чертова погремушка

– Ну уж нет! – Линка села так резко, словно под ней развернулась пружина, откуда только силы взялись. – Говорите все здесь, при мне. Черт возьми, я требую, вы поняли? Я должна знать все. Это моя жизнь. И умирать – тоже мне.

Эскулапы переглянулись, но не удивились и не возмутились. Только заведующая снова поджала губы. Когда она так делала, ее лицо сразу же переставало быть красивым и напоминало посмертную маску.

– Хорошо, хорошо, детка, успокойтесь, – профессор подошел к кровати и осторожно уложил Линку на подушку. Остальные остались стоять у двери. – Разумеется, раз вы так хотите. Разумеется, решать вам. Просто мы думали, что обсудим… ситуацию сначала с вашим мужем, а уж он сам решит, как сказать вам. Ведь он вас знает лучше, чем мы, не правда ли? Не надо нервничать, это плохо и для вас, и для… ребеночка.

Линка тихо всхлипнула. Похоже, эта вспышка отняла у нее последние силы.

– В общем… дело обстоит следующим образом. Ваша меланома, к сожалению, дала метастазы в печень, поэтому вы так плохо себя чувствуете. К счастью, если, конечно, можно так сказать, опухоль еще небольшая и операбельная. Мы провели полное обследование, других метастазов не нашли. Возможно, их и нет. Но может быть и так, что их пока еще просто невозможно обнаружить. Чем скорее мы сделаем операцию и начнем химиотерапию, тем больше у вас шансов.

– И сколько? – не выдержал Костя. – Сколько у нее этих шансов?

Профессор молча жевал губу, словно прикидывая, говорить правду или нет.

– Вы же понимаете, что гарантии тут никто не даст. Случаются чудеса… Хорошо, если вы умеете в них верить. А по статистике… При самом оптимальном раскладе вероятность того, что вы преодолеете пятилетний порог выживаемости, примерно тридцать процентов. На самом деле это не так уж и мало. Но…

– Ребенок… – прошептала Линка.

– Да, ребенок, – вздохнул профессор. – Это самый сложный момент. Понимаете, когда рак обнаруживают в первом триместре беременности, тут обычно никаких вариантов, только аборт и немедленное лечение. Беременность ускоряет все процессы, поэтому ждать нельзя. В третьем семестре мы наоборот дожидаемся минимального срока, на котором можно сделать кесарево сечение. Обычно ждать приходится недолго. Но у вас только середина второго триместра. Ребеночек абсолютно здоровенький, развивается хорошо. И решать, что делать, – только вам. Вам и вашему мужу, разумеется.

– Что будет, если подождать? – хриплым голосом спросил Костя.

– Мы ориентируемся на срок 31-32 недели, хотя иногда приходится делать кесарево и раньше. Но это плохо для ребенка. У вашей супруги сейчас срок 21 неделя. Еще десять недель. Больше двух месяцев. Но учтите, каждый лишний день без лечения играет против вас. Такие опухоли развиваются очень быстро, и без операции…

– Сколько? – не спросила, а потребовала Линка. – Сколько я смогу прожить, если подождать эти два месяца, пока нельзя будет сделать кесарево?

– Если вы решитесь на это, мы, конечно, будем вас поддерживать, давать мягкие лекарства, которые не повредят плоду, но… Трудно сказать, как поведет себя опухоль в течение этого времени. Возможно, потом операцию будет делать уже поздно.

– Самый худший расклад. Сколько?

– Месяцев семь. Может, восемь. Но это действительно самый худший расклад.

– А лучший?

– Года полтора. Возможно, два. Поэтому подумайте хорошо, но не тяните. Желательно, чтобы вы приняли решение сегодня.

– Нечего думать, – отрезала Линка, повернув голову к окну. – Будем ждать, пока родится ребенок.

– Лина, может быть… – Костя посмотрел на профессора умоляюще, словно прося поддержки, но тот покачал головой.

– Нет, Костя. Я решила. Я сразу все решила. Как только узнала. Так что не надо. Не надо меня отговаривать. И пожалуйста, уйдите все. Я хочу побыть одна. Костя, иди домой. Пожалуйста…

Она отвернулась и натянула одеяло на голову.

Теперь я ездила к Линке каждый день – она так просила. С Костей Линка наоборот держалась странно прохладно. В палату положили еще одну женщину, теперь Костя уже не мог оставаться на ночь, но и днем Линка старалась отправить его домой, когда я приезжала.

– Лин, что ты с ним так? – спросила я, когда Костя, опустив голову и кусая губу, вышел из палаты. – Я понимаю, тебе плохо, но он-то при чем? Вам наоборот бы сейчас…

– Пусть потихоньку отвыкает от меня, – оборвала Линка.

Согласиться с ней я не могла, но и спорить не стала. Кто я такая, чтобы ее судить? Справиться бы с досадой и раздражением, которые мутной струей примешивались к жалости и сочувствию.