Чертова погремушка

– Час назад. Все было хорошо. Ты же знаешь, она в последние дни себя неплохо чувствовала. Лекарства, наверно. Ела даже понемногу. И врач мне говорил, если не будет ухудшения до кесарева, то есть шанс, – Костя продолжал говорить все тем же безжизненным голосом, короткими рублеными фразами. – И сегодня все нормально было. Она рассказывала свой сон. Что-то про море. Она ведь никогда не была на море. И вдруг… На полуслове. Просто замолчала. Я позвал… Но уже все… Вот так, сразу…

Он заплакал. Или зарыдал – как называется, когда боль громко рвется изнутри, а слез нет?

Я подошла, обняла его – как в детстве, когда мы бурно ссорились, а потом мирились, обнимались и обещали, что больше никогда-никогда…

– А еще мы говорили про Новый год, – сказал Костя, с трудом переводя дыхание. – Как будем отмечать.

До Нового года оставалось всего три дня. Врачи сказали, что домой Линку отпустить не смогут, и мы решили, что отпразднуем вчетвером прямо у нее в палате – тем более, что Кате на праздники разрешили уехать. На подоконнике уже стояла маленькая наряженная елочка, по стенам мы с Костей развесили гирлянды, мишуру, на стекла наклеили мылом бумажные снежинки. А теперь… Какой уж теперь праздник.

– Я слышала, как врач говорил в коридоре, что ничего не понимает, – сказала я. – Они все ничего не понимают. Уверены были, что у нее еще есть как минимум полгода.

– Полгода… – повторил Костя. – Те самые чертовы полгода. Мы с ней об этом говорили. Но почему-то думали, что это будет потом. Не сейчас. Не вот так – сразу.

Мы с Никитой тоже это обсуждали. Почему мы все решили, что, не будь этого договора с дьяволом, рак появился бы у Линки на полгода позже? Или что она могла бы протянуть не те обещанные врачами месяцы, а больше?

В палату заглянул молодой мордатый санитар в несвежем халате.

– Ну что, – спросил он, доверительно понизив голос, – можно забирать?

Костя молча кивнул, встал и попятился от кровати, не отводя глаз от Линкиного лица.

– Украшения снимите, – попросил санитар.

Костя осторожно снял с Линкиной шеи цепочку с крестиком, вынул из ушей серьги, последним медленно снял с пальца обручальное кольцо. Подумал секунду и так же медленно надел его себе на мизинец. Санитар откинул одеяло, легко поднял тело и переложил на каталку. Аккуратно сложил руки Линки на груди и накрыл ее снятой с кровати простыней. Хотел что-то сказать, но покосился на Костю и промолчал – просто развернул каталку и вывез ее в коридор.

– Вот и все, – сказал Костя. – Вот и все…

Я снова хотела обнять его, но он отстранил меня, достал из-под кровати синюю дорожную сумку и принялся аккуратно и методично укладывать Линкины вещи.

– Зря ты ее послушалась, – сказал он, не глядя на меня. – Зря. Она бы хоть родить успела. А теперь у меня ничего не осталось. Никого…

Я поняла, что разубедить его не смогу никогда. Смерть Линки всегда будет стоять между нами. Еще одна шутка дьявола…

Мы хоронили ее 31 декабря. Город захлебывался в праздничной лихорадке, но все это было где-то далеко. В параллельной вселенной. А здесь было тихо и сумрачно, низкое небо давило на плечи, пригибало к промерзлой заснеженной земле.

Автобус осторожно вскарабкался на горушку. В Песочном была своя церковь, но мы решили привезти Линку в Шувалово. Пусть уж ее отпоют там, где она будет лежать. Косте пришлось потратить немало нервов и денег, чтобы добиться разрешения подхоронить урну в наши семейные могилы. Ведь никому из тех, кто уже упокоился там, она не приходилась близкой родственницей. Невестка? Ну что вы, какая же это родственница, вот если бы вы, молодой человек, умерли первым… И все же деньги смогли превратить Линку в полноправного члена нашей семьи.

– Зачем они мне теперь, деньги эти? – махнул рукой Костя, когда мы с Никитой пришли в ужас от озвученной суммы. – Мне теперь вообще ничего не надо.

Были еще сомнения по поводу отпевания. В самом деле – отпевать человека, который совершил сделку с дьяволом?!

– Бог разберется, – сказал Костя. Как припечатал. Да-да, тот самый Костя, который кривился и фыркал каждый раз, когда речь заходила о церкви.

Я то и дело сталкивалась с его тяжелым взглядом и просто не посмела возражать. Да и могла ли? Может быть, это и формальность, но… Я не могла забыть Линкины слова о том, что все верят в Бога. И о ее сожалении, что все случилось именно так. Наверно, Костя был прав. Если Богу не все равно, Он действительно знает, что у кого в душе. Ну а если дьявол не врал… тогда тем более – какая разница?

Собирались провожать Линку только мы трое. Хотела поехать еще их соседка, та самая, с которой я разговаривала, когда Костя пропал, но заболела и осталась дома. Накануне Костя, которого мы привезли к себе, долго сидел над Линкиной записной книжкой.

– Кого я могу позвать на похороны? – грустно усмехнулся он. – Ее теток из библиотеки? Соседку по старой квартире? Однокурсниц, наших одноклассников? Они ее знали совсем другой. Совсем другую Лину.