Чертова погремушка

– Выхожу из лифта, там, у Кости, открываю дверь, вдруг слышу шорох какой-то. Оборачиваюсь – как будто тень какая-то вверх метнулась. Знаешь, как будто кто-то сверху через перила перегнулся и смотрел на меня, а когда я повернулся – спрятался.

– Ты не посмотрел? – насторожилась я. Почему-то вдруг стало очень страшно.

– Нет. Подумал, что показалось. Зашел в квартиру, собрал вещи. Вышел, жду лифт. И снова такое чувство, что на меня смотрят. Ну, тут уже не выдержал, поднялся на один марш. А на следующем этаже темно, свет не горит. По правде, не рискнул выше подниматься. Мало ли… Спустился обратно к лифту. Слышу – шаги. Вниз по ступенькам. Тихонько так, осторожно.

– Женские, мужские?

– Похоже, мужские. Хотя… не знаю. Лифт как раз подошел, я и уехал. Как-то… очень неприятно было.

– Представляю…

Мне вдруг стало холодно. Было в этом рассказе что-то жуткое. Почему-то вспомнилось, как мне всегда казалось, что в кустах у дядипашиного парадного кто-то прячется.

Три дня Костя жил у нас. Впрочем, жил – это, пожалуй, с натяжкой. Тело его что-то нехотя жевало, вяло отвечало на вопросы, но большей частью лежало на диване, отвернувшись к стене. А вот где были его мысли – можно было только догадываться. На четвертый день он сказал, что хочет переехать в Линкину квартиру.

– В дядипашиной жить больше не смогу, – сказал он, не глядя на меня. – А в Линкиной… Хоть это и ее квартира, но… не ее. Там ничего нет от нее. А мне надо как-то учиться жить одному. Хотя и не знаю, зачем…

Мы с Никитой решили поехать с ним. Помочь собраться, перевезти вещи. Да и страшновато было отпускать его одного – после Никитиного рассказа. Мало ли…

С утра меня давило какое-то мрачное предчувствие. Душная, тоскливая чернота. Все во мне сопротивлялось этому переезду, упиралось – как упирается всеми четырьмя лапами кошка, которую пытаются столкнуть в воду. Но что я могла поделать? Косте было тяжело с нами, а нам – что скрывать? – с ним. А еще… Вечером после похорон я заглянула к нему и увидела, что комната пуста. Костя сидел в гостиной на диване. Сидел, прижав к себе «погремушку», и смотрел в пространство пустыми глазами…

– Ты отдашь ее мне? – спросил он, когда мы уже собирались выходить из дома. – Ну хотя бы на время. Пойми, мне сейчас…

Я понимала. К тому же это был еще один шанс избавиться от нее. Но Царица ночи злобно зашипела: «Ты что, с ума сошла? Тебе она намного нужнее. А он сам хотел стать независимым от нее. Вот и обойдется». Как ни странно, тощенький голосок совести на этот раз подпевал ей: «Не надо! Лучше пусть переломается, но останется свободным».

– Прости, – сказала я, отводя взгляд, – но я тоже без нее не могу. Ты теперь не на другом конце города будешь, всего пятнадцать минут езды, так что заезжай, если что.

Костя обреченно вздохнул, но спорить не стал, только еще больше ссутулился и помрачнел.

Его машина осталась в Купчино, и мы поехали на Никитиной. За те полтора часа, которые мы то ползли, то стояли в пробках, не было сказано ни одного слова. За нас преувеличенно бодро трепались запертые в коробочке радиоприемника диджеи. Никита напряженно следил за дорогой, я рассматривала то собственные колени, то ногти, время от времени кося взглядом на зеркало. Костя дремал на заднем сиденье, судорожно прижимая к себе спортивную сумку.

Никита остановил машину у парадного, они с Костей вышли, а я все никак не могла заставить себя – словно приросла к сиденью. Никита постучал в стекло. С трудом выбравшись, я захлопнула дверцу и продолжала медлить, делая вид, что проверяю, сработал ли центральный замок. Сердце отчаянно колотилось, было трудно дышать. Навалилась черная, душная паника.

«Эй, возьми себя в руки! – мысленно приказала я себе. – Что происходит? Ты не одна, ты с Костей и с Никитой. Надо просто зайти в парадное, подняться наверх. Никите все померещилось, там никого нет. Никто ни за кем не следит».

Пока мы ехали, начало смеркаться. Голые кусты у парадного громоздились неопрятной темной кучей. И мне снова показалось, что там кто-то стоит. Костя шел впереди, Никита чуть отстал, оглядываясь на меня.

– Иду, – прошептала я пересохшими губами, зная, – точно зная! – что сейчас произойдет что-то ужасное, непоправимое.

Костя подошел к двери и остановился, нашаривая в кармане сумки ключи. Черная тень метнулась от кустов к нему. Я стояла, задохнувшись от ужаса, не в силах крикнуть или просто пошевелиться. Все произошло в долю секунды – так мне показалось. И одновременно я словно смотрела кадры, снятые замедленной съемкой.