Чертова погремушка

Через несколько дней Никиту выписали, но он приходил каждый день, приносил мне всякие вкусности – у меня прорезался аппетит! Он сидел со мной, читал книги – у меня быстро уставали глаза и начинала болеть голова («Голит болова!» – ныла я).

Костю перевели в палату, и он уже потихоньку вставал, но до моего отделения (мы были на разных этажах) ему еще было не добраться. Я тоже начала вставать – с Никитиной помощью. До туалета добредала по стеночке сама, а по коридору гуляла, крепко вцепившись в его руку.

Первое время наши больничные свидания заканчивались одинаково. Я чувствовала себя лучше, а Никита уставал, говорил, что ему «что-то не очень», и потихоньку шел домой. Меня грызла совесть, я хотела все это прекратить и даже рассказать ему полную версию событий, но вдруг все прекратилось. Не сказать, что я чувствовала себя «бодрячком», но, пожалуй, более или менее сносно. И у Никиты прекратились приступы головокружения, он уже не чувствовал себя после общения со мной выжатым лимоном. Кажется, мы пришли к какому-то равновесию.

Наконец меня навестил Костя. Никита как раз ушел, и мы сидели вдвоем на диванчике в холле. Костя постарел лет на пять, если не больше, в глазах плескалась тоска, но все же он выглядел намного лучше, чем до того дня, когда мы поехали забирать его вещи из квартиры дяди Паши.

– Как ты? – спросила я и тут же пожалела, потому что звучало это глупо.

– Не знаю, – вздохнул Костя. – Надо как-то жить.

– Ты… когда-нибудь сможешь простить меня?

– За что?

– За то, что не спасла Линку. Или хотя бы ребенка.

– Не знаю, Лен. Голова говорит, что ты ни в чем не виновата. И все равно грызет. Боюсь, сам я с этим не справлюсь.

– То есть? – испугалась я.

– Ко мне тут психолога приводили. Или психотерапевта, не знаю. Он посоветовал поехать в одну клинику. В Израиль. Там работает хороший врач, тоже из Питера. Вроде, как раз по таким случаям специализируется – потеря близких. Может, и поеду.

Я вспомнила ролик, который показал мне дьявол, – Костя в спортивном костюме на казенной кровати.

– Дьявол говорил мне, что ты… в дурке. Правда, не сказал, что это еще в будущем.

Костя недоуменно сдвинул брови. Я вздохнула и рассказала ему все. Ну, не совсем все. Но хотя это была не ложь, а просто недосказанность, я все равно чувствовала себя так, как будто говорю неправду. Куда делось то самое «тонкое наслаждение» ложью? Неужели нужно было поймать на лжи дьявола, чтобы начать испытывать к обману отвращение?

– Помнишь, ты говорила, что он назвал «погремушку» устаревшей моделью? – усмехнулся Костя, когда я рассказала, как дьявол демонстрировал мне трейлеры человеческих жизненных альтернатив. – Ну да, волшебное яблочко. Сейчас дядя Паша, небось, нашел бы в лесу планшет или смартфон. Да, я бы, наверно, не догадался, в чем обман. Кстати, бабы ко мне все равно липнут. Но мне теперь абсолютно наплевать. Кто б раньше сказал – не поверил бы.

Меня выписали только через две недели. Накануне Костя приходил попрощаться – он улетал в Хайфу. Помимо всего прочего, в этом был еще один резон, ведь Генпетровича так и не нашли, хотя и объявили в федеральный розыск. Я не думала, что он снова будет искать Костю, но если ему так спокойнее – пусть едет. Может, в клинике ему действительно помогут – разумеется, не забыть Линку, но научиться с этим жить.

Никита забрал меня из больницы. Дома я подошла к серванту и долго стояла перед ним, не решаясь повернуть ключ и открыть дверцу. Наконец вдохнула глубоко и… В ящике ничего не было. Старые счета, альбомы с фотографиями, нужные и ненужные бумажки. Дядипашин дневник и карта кладов. «Погремушки» не было. Значит, мне не показалось. Костя действительно утащил ее потихоньку, и в тот момент, когда я спасла их с Никитой, она исчезла. Я села на пол и дала волю слезам – слезам по всему, что произошло. Слезам облегчения.

Поздно вечером мы с Никитой лежали в постели, пили шампанское и ели виноград. Я рассказала ему все то же, что и Косте. Но этого было мало. Нет, я не могла рассказать о том, как вытащила их, но мне надо было знать, что Никита думает о подобных жертвах. Я снова заговорила о Линке, о том, как Костя готов был отдать свою жизнь – лишь бы она… не выжила – нет, просто прожила чуть дольше.

– Не забывай, что Линка могла бы родить ребенка, – возразил Никита.

– Ну ладно, тут особый случай, но вообще… Вот представь… – я вспомнила, как дьявол говорил со мной об этом еще раньше – о свободе выбора, жертвенности. – Вот представь, в квартире пожар, я могу выбраться сама, но ты погибнешь. Или я могу тебя спасти, но тогда погибну сама. И вот, допустим, я тебя спасла, а сама задохнулась или сгорела. Что ты после этого будешь чувствовать?

Никита поставил бокал на тумбочку и долго молча смотрел в потолок, закинув руки за голову.

– Ты имеешь в виду, что бы я чувствовал по отношению к тебе? – спросил он наконец. – Был бы я тебе благодарен или ненавидел бы тебя за то чувство вины, которое мне пришлось бы испытывать?

Я вздрогнула – настолько точно он угадал мои мысли – и кивнула.