Читаем Чертово колесо полностью

Когда они ввалились в номер и закинули гудящие ноги на спинки кроватей, Сатана повторил, что они в раю. И Нугзар опять возразил, что они на земле, но просто сильно опоздали к празднику. Ему уже стукнуло сорок!.. И он не мог отвязаться от противных мыслей, что ничего нельзя повторить, что жизнь неумолима, она не ждет отстающих, а стоящих убивает. Не подкупить и не упросить, не обмануть и не обойти… И жутью веяло от этих мыслей.

Вечером в одном из кафе приятели наткнулись на шайку странных парней. В тренировочных костюмах и ботасах, накачанные, спортивного вида, они были явно под героином: беспрестанно курили, чесали опухшие бордовые лица и говорили на странном наречии, похожем на русский язык, но вперемешку с какими-то неизвестными словами.

— Кто такие? Вроде спортсмены, а курят и торчат, как обезьяны!

— Придурки! — ответил Сатана и ушел воровать — ему это дело очень понравилось: после каждого круга по сувенирным лавкам он приходил с полными карманами и перекладывал добычу в бренчащий мешок (хотя Нугзар говорил ему, что делать этого не следует — зачем рисковать из-за фарфоровых лаптей и мельниц?).

Нугзар остался сидеть. Пил кофе-гляссе, потягивал мастырку и пытался понять, о чем говорят эти спортсмены-морфинисты за соседним столиком и слова из какого языка поминутно вставляют. Впрочем, говорили двое, а остальные сидели, свесив головы с закрытыми глазами и роняя пепел с тлевших сигарет.

— Там ширка самая во, а тут мюль[32] один, пол-ложки на рыло не хватает… Сейчас поедем. Как фарен,[33] Васятка, помнишь, нет? — говорил, шепелявя, широкоплечий светловолосый Юраш с квадратным черепом.

Помню, еще мозгу не вышибло. Прям ехать надо!.. Там отеля стоит, а опосля такие здоровенные кугеля[34] будут, вот там свернуть, — отвечал щуплый Васятка в блестящем адидасовском костюме.

— Какие еще кугеля?

— Чугун. Метров по пять. Яйцы офигенные. Перед конторой лежат.

— А, перед банком? Где машина с крыши носом свешивается, так, нет?., — уточнил Юраш. — Скульптура такая?

— Ну, — сипанул Васятка. — Оттуд до гетта, где Синук зимует, нихт вайт.[35] Лишь бы суки-тайцы на месте были… А прикинь: эти тайцы на рожу — чисто наши кореяны!..

— Кореянов у нас в Чуе навалом было. Капусту сажали, цвибель[36] растили, — подтвердил Васятка, добавив: — И ханку. Реген[37] идет, доннер блицает — им по хую, ханку с чаем жахнут, плащ-палатки натянут — и вперед. Пашут как кони.

— Само собой. Кто ж без ханки на фельдах[38] корячиться будет?.. Но они тихие, сами по себе, никого не трогают, так, нет? — расправил плечи Юраш.

— Кто как, — возразил Васятка. — Вот у меня в Казахстане один дружок был, Ли, кореан, на русской немке женатый…

— Какой это Ли? Что сейчас в Срасбурге живет? — начал в героиновой истоме уточнять Юраш.

Не, то другой Ли. А этот — в Дюссике, наш сосед, на Любке Шнайдер женат… Ее потом Витя Длинный тянул… Ну вот. А у этой Любки бабка была, гросмуттерь Гертруд, я ее видел пару маль[39] — длинная и худая, как вилы, белая… И вот этот долбоеб решил бабке на руке нумер выжечь, как будто она в кацетке[40] сидела. Ли тогда видит: все в Германию прут, и тоже захотел. Слышал, что надо немцев в роду искать, а особо хорошо, если они в кацетке побывали — сразу разрешение получишь… А кацетку как докажешь? А нумер на руке, самое то… Ну вот, а гросмуттерь Гертруда жила в селе аляйн.[41] Задумал Ли дело. Выжгу ее номер на грабле — и точка. Но чем, как?.. Вначале спер в конторе такую штучку, где циферки есть…

— А-а, зигели[42] ставить, — понял Юраш.

— Ну. Ему пацаны говорят: «Цифры маленькие и резиновые, сгорят. Как будешь нагревать?..» В общем, не пошло. Набрал потом из детской игры такие цифирки, а они пластмассовые, тоже не пойдет.

— Садист, свою гросмуттерь так мучать, ебаный кебан! — возмутился кто-то сквозь дрему.

— Не свою, чужую, — сонно отозвался другой.

— В общем, потом кто-то дал ему такие переводные картинки, может, слыхал, вроде игрушек?..

— Не, — нахмурился Юраш. — К нам в сельпо из игрушек только счеты железные завозили. Это вроде фишек, что ль?

— Нет. Другое, потом скажу, — отмахнулся Васятка. — Ребята говорят: «А вдруг проверка, начнут руку тереть, увидят, что краска? И купаться нельзя». А Ли отвечает: «А она и так не купается. И кому в балду взбредет ей хенды[43] тереть?..» Потом хотел с собачьего ошейника нумер снять — ребята кайфуют: «Курц[44] уж очень, и собака нарисована!»

— Прикинь забаву, в натуре!.. — возмутился Юраш, почесывая квадратный череп. — Я б такому все ребры перелопатил.

— Ну… А потом оказалось, что Гертруда и так уже на выезд давно подала, разрешение вот-вот будет, а Ли с женой к ней как ферванты[45] приписаны. Так что не пришлось старуху жечь. И живут теперь они всем кутком в Дюссельдорфе, около нас. Ли на заправке пашет, жена ему плов готовит, а Гертруда на веранде целый день зеленый тей[46] пьет. Тей очень любит…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза