Чертово колесо

— Не хватит ли базарить, балаболы! Ехать цайт![47] Ширку профукаем! — очнулся один из парней и ошалело посмотрел на часы. — Это так мы когда еще где будем! Хашмонавты, в натуре! Полчаса глупость тереть!.. Вот ёб же!..

Все закопошились, стали собираться. Под шум одежды Нугзар негромко спросил у Васятки:

— Ребята, а вы кто?

— Мы-то?.. Русские немцы, с Казахстану. А ты кто?

— Я Нугзар. А вы, значит, русские немцы… Знаю. Антоша Шульц — может, слышали?

— Антоша, как же!.. Кто его не знает!.. Знатный вор, весь Джезказган держал. Ты тоже из блатных?

— А вы что тут делаете? — ответил Нугзар вопросом.

— Да ты, поди, мент? — недобро заворчал Юраш, играя мышцами, но Васятка опять успокоил его:

— Да не, кайфарик он, не видишь? Какой мент?.. Антошин кореш. Мы за ширкой приехали. Тут кайф билиг[48] и выбрать можно, а у нас в Неметчине дорогой и выбора нет: бери, чего дают. А они всякое шайзе[49] суют. Ты Антошу откуда знаешь?

— Сидел с ним.

— Вот оно чего… — присмирев, протянули парни, продолжая искать рукава.

В зонах он сталкивался с сумрачными типами — Шмидт, Мюллер, Беккер… Поволжские немцы. Обычно они сидели за драки, пьянки, увечья, воровство скота, хотя попадались и серьезные статьи. Эти зеки ни с кем не дружили, держались особняком и были довольно опасны: если их довести до ручки — тогда удержу они не знали. Впрочем, Нугзар всегда находил с ними общий язык и часто слушал их байки о судьбе чужаков, за века не ставших своими. От одного из них, еще лет десять назад, Нугзар слышал, что скоро немцев станут выпускать в Германию. Значит, после перестройки они прямо из казахстанских степей очутились в Европе. Для них Горбачев родился!

Парни, лениво переругиваясь, собрались. Пожали Нугзару руки, а Васятка даже нацарапал на обороте счета номер своего мобильника, пояснив, что они каждую фохенэнду[50] гоняют из Дюссельдорфа в Голландию за героином, сейчас вот в Роттердам едут.

— А в Амстердаме разве нету?

— В Амстике? Да тут квалитет[51] хреновый, на туриста, и прайсы[52] большие. А там у тайцев хороший берем. Там они для своих пускают и не так штарк[53] ершат. Если чего — звони, Нугзарь!

— Спасибо! — Он спрятал номер телефона, зная по опыту зон, что эти люди, хоть и грубы и прямолинейны, но верны, как псы, если говорят — то делают, а если делают — то говорят, врать не любят, исполнительны и, если преданы, то по гроб жизни.

37

Гоглику было известно много способов сделать приятной свою жизнь, которая всегда хороша, когда нет одуряющих уроков в постылой школе, где только буфет — свет в окошке. Один из самых верных методов — «заболеть» перед контрольной по математике, от которой Гоглик впадал в сонливый ступор.

Технология незатейлива и проста, как мир: несколько раз зайтись в яростном кашле, пару раз, украдкой понюхав перца, чихнуть на всю квартиру, вызывая тревогу: «Ты не болен?» Ответить гробовым голосом: «Не знаю…» — и тут же, со скорбным видом, замогильным голосом попросить у мамы градусник. Украдкой перевернув его носиком вверх, набить нужные градусы (в диапазоне от 37 до 42), еще несколько раз, для верности, произвести кашли-чихи и чихи-кашли, натужно хрипя горлом. Постонать, тяжело повздыхать… Мрачно смотреть в пол, шмыгать носом, кукситься и жаться…

И все. Можно отправляться на диван, хватать телефон и извещать дружков о «беде»: «Да, на простуду не похоже, скорее грипп… Сколько лежать?.. Зависит от контрольной…» Дедушка послан в аптеку и на базар — «ребенку нужны лекарства и бульон». Мама не идет на работу и готовит молоко с медом, чай с малиной. Бабушка остервенело бьет бифштексы. Приходят навещатели, и часто не с пустыми руками. А ты лежишь, как король на именинах, и всеми повелеваешь. Чего еще человеку нужно для счастья? Недаром, когда в школе учительница спросила, кто кем хочет стать после школы, Гоглик ответил незамысловато и просто: «Царем» — чем привел учительницу в тревожное недоумение.

Вот и сегодня он по-царски слег с утра, пару раз плотно позавтракал, насмотрелся до одури телевизора, наслушался музыки, а в два часа позвонил Нате, чтобы сообщить ей скорбно-радостную весть. Она хмыкнула:

— Правда или прикидываешься?.. Что у тебя болит?

— Все. Душа и тело, — ответил Гоглик, подражая отцу, который этими словами отделывался от мамы, когда та гнала его на работу. — А бабушка мясо жарит, между прочим… И вчера мороженое принесли, до болезни. Еще осталось.

— Больным нельзя мороженое. И мясо вредно.

— А посетителям эскимо можно и даже нужно, — зная, что против мороженого Ната не устоит, торжествовал Гоглик. — Приходи. Кстати, и про школу расскажешь. И бифштексы с жареным луком скоро будут. Если опоздаешь — пожалеешь, — чистосердечно предупредил он.

Когда Ната вошла, он жестами показал ей, где спрятана рукопись, а сам громко, на всю квартиру, попросил бабушку закрыть двери, чтобы без помех погрузиться в науку (будь она трижды неладна).

Подав ему рукопись, Ната незаметным кошачьим движеньем прилегла у него в ногах, в углу дивана. Мальчик замер от близкой дурманящей тяжести, схватил рукопись и уткнулся в лист.