Я знала, что Линкольн осуществлял какой-то план. Каждый его шаг, каждое ласковое слово преследовало некую цель. И я начала копаться в себе, так ли уж сильно она меня отвращала. Появились безумные мысли. Может, он поступил не так уж и плохо? Ведь, оценивая последствия его действий, я не могла отрицать, что мне стало лучше.
Что со мной было раньше? Я едва сводила концы с концами, живя в крошечной квартирке, хотя весь этот комплекс давно пора было снести. Пахала на двух работах, одновременно посещая занятия в колледже. Повсюду сталкивалась с сексуальными домогательствами. Голодала много дней подряд.
И что со мной стало потом,
И благодаря ему я ощутила себя невероятно любимой. Впервые в жизни.
Линкольн лгал. Делал людям больно. Он манипулировал мной. Я не могла ему доверять.
Линкольн не сводил с меня глаз, и от этого перехватило дыхание. Он натянул на себя тренировочный костюм, его серые спортивные штаны с логотипом «Рыцарей» сидели на бедрах так низко, что виднелись косые мышцы его пресса. Волосы, еще влажные после душа, который он принял после игры, растрепались и прилипли ко лбу. Наверняка он помчался домой в ту же секунду, как только смог. Линкольн стоял, скрестив руки на груди, отчего его мышцы напряглись.
Мне хватило одного только взгляда, чтобы тело отреагировало инстинктивно. Шею тут же облизал жар, а сердцебиение участилось.
Ох. Ну какого черта он такой сексуальный?
Я с трудом сглотнула, чувствуя, как затрепетало в животе.
– Привет, – едва ли не шепотом ответила я после того, как закончила раздевать его глазами.
Он оттолкнулся от дверного косяка и неторопливо направился ко мне, его губы растянулись к дерзкой ухмылке. При его приближении мое сердце пропустило удар, и, рассматривая его, я практически пускала слюни.
– Потрясающе выглядишь, – сказал Линкольн, изучая меня. Я посмотрела на свои футболку и леггинсы, которые надела еще утром, до того, как он ушел на игру, поскольку переодеваться могла, только когда он снимал с меня кандалы.
Я покраснела против своей воли, и тепло разлилось в моей груди.
– Спасибо.
Как же раздражало, что он был таким милым.
Линкольн наклонился, его губы оказались всего в нескольких дюймах от моих.
– Ты смотрела игру? – с надеждой спросил он.
Тут-то мне и нужно было солгать. Сказать, что, разумеется, ничего я не смотрела. И надеялась, что он проиграет. И пошел он к черту.
– Да, смотрела, – непроизвольно слетело с моих уст, и я увидела, как на его и без того великолепном лице появилась ослепительная улыбка. – Поздравляю.
Я кричала и ликовала после двух его голов… и сердечек, которые он изображал для меня руками на камеру. По всей видимости, стокгольмский синдром проявился гораздо быстрее, чем я рассчитывала. И я безумно ревновала, когда на него набросилась непонятно откуда взявшаяся сексуальная голая девица. Его тело принадлежало мне. Но, само собой, я в жизни в этом не признаюсь.
Линкольн все еще таращился на меня, и в голове возникали предупреждающие сигналы. Мне хотелось протянуть руку и запустить пальцы в его влажные волосы, почувствовать мягкие пряди своей кожей.
Однако я отвела взгляд и притворилась, что читаю книгу. Пока не сотворила глупость. Линкольн вырвал ее у меня из рук и швырнул через всю комнату.
– Эй! – вскрикнула я, но тут же закрыла рот, заметив, что он достал из кармана маленький ключ, чтобы расстегнуть кандалы на моей лодыжке.
Линкольн подхватил меня на руки, вышел из гостиной и направился в спальню.
– Хватит, – сказал он и бросил меня на кровать. – Я понимаю. Ты злишься. Ты в ярости. И не доверяешь мне. Но мне, черт возьми, все равно. Потому что я знаю, что ты тоже без ума от меня. Не настолько, как я. Но я тебя знаю. И если бы я сказал тебе, что ты свободна, ты бы никуда не ушла.
– Так я свободна? – спросила я, сбитая с толку.
– Черта с два, – огрызнулся Линкольн оскорбленно, словно я его обидела.
– Тогда что ты несешь? – спросила я нетерпеливо и дерзко.
– Мы движемся дальше. Мы продолжим работать над отношениями, только теперь ты знаешь, я сделаю все, чтобы удержать тебя. Что угодно, лишь бы сделать тебя счастливой. Заставить тебя полюбить меня. И я не остановлюсь.
– То есть, чего хочу я, никогда не будет иметь значения? Собираешься поступать, только как считаешь