Черты эпохи в песне поэта (Жорж Брассенс и Владимир Высоцкий)

Я всем сказать отважусь —
Я сорняк, я сорняк,
В снопы меня не вяжут,
Не жует меня скотина…

Этой метафоре близка по смыслу аллегория, содержащаяся в песне В.В. «Бег иноходца»:

Я скачу, но я скачу иначе, —
По камням, по лужам, по росе.
Бег мой назван иноходью — значит:
По-другому, то есть — не как все.

В том, что В.В. движется «не как все», по своей колее, а вернее по траектории, никто не сомневался у нас, кроме самых малопонятливых. Но это его движение хотели как-то обозначить, определить его направление. Поскольку в его песнях существовавший у нас порядок вещей и царившие при нем нравы выглядят не особенно привлекательно, то складывалось мнение, что его поэзия есть что-то вроде особой, неявной формы социального и политического протеста. Для одних он был стойким борцом против того, что позднее назвали «командно-административной системой», для других — еретиком, глумящимся над «принципами», которыми тогда они «поступались» с еще меньшей охотой, чем в наши дни.

В.В. решительно не соглашался с таким зачислением искусства в арсенал политической борьбы. Он не желал видеть в поэзии рупор каких бы то ни было общественных сил или интересов. Те, кто находил в его песнях иносказания, были убеждены, что он в совершенстве овладел издавна принятым в русской словесности «эзоповым языком» Многие знатоки с увлечением занимались расшифровкой намеков, или, на ученый манер, «аллюзий», разбросанных в его стихах. Иногда на концертах В.В. отговаривал своих слушателей от слишком усердных изысканий такого рода — что там у него в строках запрятано: «контр- ли революция, анти- ли советчина». Делал он это вряд ли из страха перед возможными преследованиями в случае выявления заложенных в его песни идеологических мин. Ему, видимо, была неприятна сама мысль, что слово поэта хотят оценить по политическому прейскуранту. В отличие от своего гениального предшественника и тезки он вовсе не хотел, «чтоб к штыку приравняли перо». И помогать толкователям его «аллюзий» он не спешил:

Я загадочен, как марсианин,
Я пугливый: чуть что — и дрожу.
Но фигу, что держу в кармане,
            Не покажу!

                              «Я загадочен, как марсианин…»

К тому же он отлично знал, что кое-кто из охотников за тайным смыслом его слов предается этому занятию не из обостренного гражданского чувства, а но долгу службы. Таким он вовсе не сочувствовал и всегда готов был их разочаровать:

За друзьями крадется сквалыга
Просто так — ни за что, ни про что.
Ах! Приятель, играл бы в лото!
В мой карман, где упрятана фига,
Из знакомых не лазил никто.

                              «Копошатся, а мне невдомек…»

Как и Ж.Б., он полагал, что каждый вправе толковать по своему разумению все, что читает или слышит, включая и его песни. Кто-то понимает их смысл сразу, хотя и не «до глубин». Кому-то для этого требуется известное напряжение ума, и когда оно дает свои плоды, то кажется, будто совершил открытие, как тот большой начальник, которому понравилась песня «Охота на волков»:

Он выпалил: «Да это ж — про меня!
Про нас про всех — какие, к черту, волки!»

                              «Прошла пора вступлений и прелюдий…»

На публичных концертах В.В. почти всегда рассказывал аудитории о своей работе и комментировал некоторые песни, но эти рассказы, которые он иногда полушутя называл лекциями, мало были похожи на авторские пояснения, скажем, на те, «рацеи» (кстати, в стихах), с какими художник П.А. Федотов выступал перед зрителями у своих картин. Когда же от В.В. таких пояснений все же требовали, он отвечал довольно уклончиво: «Мне часто присылают письма, в которых спрашивают: «Что вы имели в виду в той или иной песне?» Ну, кстати говоря, что я имел в виду, то и написал. А как меня люди поняли, зависит, конечно, от многих вещей: от меры образованности, от опыта жизненного и так далее».

Подобные вопросы часто задавали и Ж.Б. И получали такой же по сути ответ. Вот, например, что он заявил одному из своих собеседников, ожидавшему услышать от него авторское толкование философского смысла ее песен: «Я делаю свою работу серьезно, потому что предъявляю ее публике. Отсюда следует, что я придаю своим песням некоторое значение. Но объяснять, какую философию или какую мораль я в них вкладываю, — уволь. Я вкладываю туда Брассенса».