Черты эпохи в песне поэта (Жорж Брассенс и Владимир Высоцкий)

Но вот сыграли нам отбой —
Полюбовались мы собой:
Снег на висках, на лицах просинь.
Тут-то до нас до всех дошло,
Что скоро станет тяжело —
За бабьим летом грянет осень.

Наконец подходит срок уступить дорогу очередному поколению бунтарей:

И присмирели молодцы,
И побрели мы, как отцы,
А впереди на перекрестке
Громко нестройный хор гудел —
Предков оставить не у дел
Дружно грозили нам подростки…

Не раз поэту задавали вопрос, чем продиктованы его самоустранение от прямого участия в насущных заботах общества, его выбор позиции наблюдателя, стоящего как бы «над схваткой». Подобные разговоры, судя по всему, не очень его увлекали:

Кому неймется, тот пускай меня мучит, толкуя
Про злобу дня, хотя от злобы той впадаю в тоску я…

                              «При всем моем почтенье к вам»

Отвечая на один из таких вопросов писателю и журналисту, ведущему радиопрограммы «Кампус» Мишелю Лансло, он заявил следующее: «Если я не примыкаю ни к какому движению, то это не из-за страха. Я никого не боюсь… Чего я боюсь, так это ошибиться и тем самым вовлечь в ошибку других. Если бы я был уверен, что знаю истину, то, разумеется, объявил бы ее. Но я в этом не уверен. К тому же не забудь, что большинство типов, объявлявших и пропагандировавших кучи истин, не только сами обманывались, но и обманывали толпы людей. Иной раз они становились зачинщиками массовых убийств… Вообще, когда людям указывают какой-нибудь путь, то часто, если не сказать всегда, это путь к пропасти».

По-видимому, любое определение жизненной философии Ж.Б. будет ненадежным, за исключением одного, так верно найденного Р. Сабатье и не им одним, а многими людьми, знавшими поэта, — «свободный человек». Он умел относиться с юмором к себе самому так же, как ко всему и всем на свете. Самоирония заметна во многих его произведениях, например в песне-памфлете «Пока есть Пиренеи». Там речь идет о печальной судьбе тех, кто при диктаторской власти смеет иметь и высказывать свое мнение:

Тот, кто плевал в паучий крест,
Сразу же взят был под арест,
А после в копях соль злодей
Долбил для засола сельдей.

Тем, кто его не величал,

Сталин леченье назначал:
Велел включаться в зимний спорт
И гнал на сибирский курорт.

Рядом с этим дерзость самого автора, также не одобрявшего диктаторов, оценивается явно невысоко:

Я Франко изводил гитарною струной,
Дразнил с давнишних пор,
Но должен вам сказать, была меж ним и мной
Цепь Пиренейских гор.

Большого риска нет — куплеты и припев

Послать в большой поход
И, в схватках на словах отменно преуспев,
Иметь от них доход.

Подобно Ж.Б., В.В. утверждал право личности на выбор собственного пути. В наших условиях, где каждый был приучен оглядываться на других, а все вместе — на того, кто дает указание, такая позиция выглядела еще более вызывающе, чем во Франции с ее многовековым опытом борьбы за свободу и достоинство личности. В.В. уподобил земное странствие соотечественников движению по одной, общей дорожной колее:

Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее —

И я живо себя убедил:

Не один я в нее угодил, —
Так держать — колесо в колесе! —
И доеду туда, куда все.

Почти как у одного из персонажей Ж.Б., с той разницей, что путник-француз упрямится:

— Что-то вы, господин, все идете не в ногу,
Отобьетесь от нас — попадете в беду.
Может быть, только я как-нибудь понемногу
Без попутчиков сам куда надо приду.

                              «Множественное число»

Но и персонаж В.В., угодивший в чужую колею, вскоре сообразил, что лучше все же ехать по своей:

Эй вы, задние, делай как я!
Это значит — не надо за мной.
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей!

                              «Чужая колея»

У Ж.Б. один из тех, кто не желал идти по дороге со всеми, с явным вызовом назвал сам себя сорняком: