Черты эпохи в песне поэта (Жорж Брассенс и Владимир Высоцкий)

Придешь домой — там ты сидишь!

     Ну и меня, конечно, Зин,

     Все время тянет в магазин, —
     А там — друзья… Ведь я же, Зин,
          Не пью один!

                              «Диалог у телевизора»

Другой убежден, что у него «запой от одиночества» («Про черта»). В.В. высказался и от имени тех, кто лучше других понимал, вероятно, главную причину российской пьяной эпидемии: «Безвременье вливало водку в нас» («Я никогда не верил в миражи…»).

С большой зоркостью разглядел В.В. и другую повальную страсть соотечественников — зависть к ближнему. Десятилетия всеобщего уравнения в нужде, оттеняемого привилегиями власть имущих и их челяди, воспитали в них агрессивное неприятие всякого достатка или жизненного успеха соседа, особенно если он добился их своим трудом, умом или талантом. Эта страсть оказалась ныне одним из главных психологических препятствий к созданию в стране нормального, цивилизованного уклада жизни. В те недавние времена, когда об этом у нас не особенно задумывались, полагая, верно, что так уж водится у всех народов от века, поэт внушал нам, насколько поражено наше общество этой опасной душевной чесоткой. Человек места себе не находит, наблюдая, Как кто-то другой устроил себе более сносную жизнь, чем его собственная:

Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего — не видно, —
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.

У него на окнах — плюш и шелк,

Баба его шастает в халате, —
Я б в Москве с киркой уран нашел
При такой повышенной зарплате!

Халат на соседской жене обижает его сильнее, чем отсутствие халата на своей. Он видит лишь явное неравенство, а следовательно, и несправедливость:

У них денег — куры не клюют,
А у нас — на водку не хватает!

                              «Песня завистника»

Эта краткая и ясная формула исчерпывает весь смысл социального сознания тех, кому до сих пор, и, быть может, сегодня особенно, нестерпима сама мысль о положении, при котором человек смог бы не по прихоти начальства и не с помощью плутней и воровства, а честным путем добиваться лучшей участи. Отсюда и фанатическая ненависть к «собственникам» и даже к их собственности. Ненависть эта распространяется в особенности на те предметы, какими хотелось бы обзавестись и самому. Но покуда это не удается, надо всемерно портить радость счастливчикам, например владельцам автомобилей:

Сегодня ночью я три шины пропорол, —
Так полегчало — без снотворного уснул!

Выливающаяся в такие решительные действия стихийная классовая ненависть подогревается усиленным самовнушением:

За то ль я гиб и мер в семнадцатом году,
Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!

Затеяно даже некое самоиспытание на идейную прочность:

Но вскоре я машину сделаю свою —
Все части есть, — а от владения уволь:
Отполирую — и с разгону разобью
Ее под окнами отеля «Метрополь».

Но стоит только самому перейти в категорию «собственников», как отвращение к собственности ослабевает:

Нет, что-то ёкнуло — ведь части-то — свои! —
Недосыпал, недоедал, пил только чай…
Всё, — еду, еду, регистрировать в ГАИ!..
Ах, черт! — «москвич» меня забрызгал, негодяй!

                              «Песня автозавистника»

В стране, где за всем, даже самым необходимым, приходится стоять в очередях, очень не любят тех, кто очередей не соблюдает. И такую неприязнь можно понять — это ведь нечестно, несправедливо:

А люди всё роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первые стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят!»

                              «А люди всё роптали и роптали…»