Честь дороже славы

– Их не так много. Польский генерал Пулаский, пруссак фон Штрубен, еще один ирландец. Надо сказать, что подавляющее число из них – это добровольцы. Будь я моложе, в вашем возрасте, то непременно и сам бы отправился биться с англичанами!

– Ловлю вас на слове! Мне также надоело киснуть в светском омуте. Я имею опыт участия в Семилетней войне. И если приму ваше предложение, могу ли рассчитывать на поддержку?

Бомарше, помолчав, иронично ответил:

– Всё зависит от того, что вами движет.

– То же, что и вами! – без промедления заверил Зодич.

– Тогда по рукам!

Мысль уехать в Штаты осенила Александра столь неожиданно, что и сам не сразу оценил ее достоинство. Она возникла интуитивно, подсознательно. Во-первых, это позволяло ему сохранить полную независимость, а во-вторых, среди сторонников сближения со Штатами он приобретет не только уважение, но и поддержку, что наверняка пригодится в дальнейшем. И, наконец, ему самому было чрезвычайно любопытно побывать на далеком континенте, увидеть Америку – край света.

Эти соображения, дополнившие донесение о военной помощи американцам, оказанной Францией, а вернее, лично Бомарше, Александр изложил князю Барятинскому. Посланник переправил свою реляцию канцлеру Никите Панину. Ответ пришел только в марте, когда между Францией и Соединенными Штатами был уже подписан договор о дружбе и сотрудничестве. Конфиденту Зодичу рекомендовалось повременить с выездом в новообразованное заокеанское государство.

Как-то Пьер достал из почтового ящика письмо, адресованное хозяину. Судя по штемпелю, оно было отправлено из Дрездена. Женский почерк на конверте показался Александру незнакомым.

«Достопочтенный барон де Верден! Вас наверняка удивит, что я пишу вам спустя три года после того, как судьбе угодно было познакомить нас, а затем обречь меня на серьезные испытания. Я ни о чем не жалею. Мне удалось спасти вас тогда в Венеции от гибели, и Матка Бозка зачтет мне это добро.

Вы бросили меня, сославшись на приказ своего командира, и больше не удосужили вниманием. А я до сих пор помню о вас…»

Зодич задохнулся от волнения, явственно представив Ядвигу, ее голос и обворожительный взгляд.

– Неправда! Я искал вас всё это время! – воскликнул он столь громко, что Пьер обеспокоенно выглянул из-за двери.

Письмо было коротким. И без обратного адреса. Намеренная недосказанность, а скорее всего, непреходящая горечь обиды, гордыня, смешанная с теплотой в душе, – вся эта сумятица чувств привела Александра в ярость. Он метался по комнате, судорожно перебирая в памяти людей, которые могли сообщить Ядвиге его парижский адрес, а стало быть, хорошо знали её. Вариантов набралось немало. Но весточка прилетела из Саксонии, и следовало бы в первую очередь искать Ядвигу там. Надеяться на удачу было наивно, но Александр почему-то поверил в чудеса…

12

На другой день после крещения внука Екатерина Алексеевна решила устроить «Малый стол», пригласив самых близких людей. С утра она была возбуждена, отменила приемы и, поработав в кабинете, вернулась в свои покои, чтобы подготовиться к выходу.

Личный парикмахер Иван Козлов, набравшийся мастерства за границей и приспособившийся ко вкусу августейшей клиентки, смело взялся за дело. Как скоро императрица села перед зеркалом, он распустил прядки, аккуратненько подхватил падающую волну темно-каштановых волос и опустил донизу. Длина их была столь велика, что за малым не достала до пола. Расчесывание на редкость густых волос заняло немало времени. К тому же под расческой то и дело раздавалось потрескивание и сыпались искры. И Екатерина шутила, что так можно и пожар учинить. Парикмахер умело сплетал косички, завивал раскаленными щипцами букли и, точно фокусник, неуловимыми движениями укладывал на голове царицы невысокую, с зачесами вверх, открывающую лоб прическу. Она терпеливо следила за его работой и лишь изредка делала замечания.

Когда парикмахер ушел, камер-юнгфера Анна Александровна Палакучи ловко наложила поверх волос Екатерины флеровую наколку с драгоценными камнями. Сегодня она решила нарядиться так, как в дни торжеств. Две других камер-юнгферы, Авдотья Иванова и Анна Скороходова, помогли облачиться ей в парчовое платье, с тремя орденскими звездами: Георгиевской, Андреевской и Владимирской. Не было для нее радостней праздника, чем этот, в честь внука Александра!

И странно, в душе вспыхнуло, казалось, навек утраченное материнское чувство при виде крошечного мальчика, со сморщенным личиком, такого беспомощного. Детей, рожденных ею от Орлова и Потемкина, она не знала. Младенцы были оторваны тотчас, как только появились на свет. В судьбе ее существовал лишь один сын – Павел, наследник престола. Но вот появился и у него наследник! И этот маленький «наследник наследника» совершил в душе Екатерины переворот. Она вдруг ощутила себя многолетней, перешедшей в поколение бабушек, что, впрочем, ее не огорчило, а скорее позабавило.

Обед был назначен, по обыкновению, на час пополудни.