Когда гости ушли, ничего не подозревавшая Вера Алексеевна снова сказала мужу, что ее тревожит долгое молчание Юрия. Он как мог отвлекал ее от разговора о сыне. И чаще всего думал о другом – как бы жене не стало известно, что с него взяли подписку о невыезде.
Перед сном Петр Петрович позвонил Хрулеву и Очерету. Оба держались бодро, но настороженно. Иногда даже пытались шутить, но получалось глупо, – Гартину показалось, что он разговаривает уже совсем не с теми людьми, которых он знал лет двадцать. Не было уже в их голосах прежней искренности. Да и разговаривали они как-то неохотно, – так говорят по телефону люди, которые знают, что их прослушивают. Единственное, о чем Гартин упорно просил их, – не проболтаться о случившемся Вере Алексеевне. И со страхом думал о том, что дочка и зять уже наверняка все знают, и своим звонком из Финляндии могут проболтаться Вере Алексеевне и об аресте Юрия, и о том, что произошло на даче. И тогда серьезно больное сердце жены может не выдержать…
Чтобы избежать этого, он сам позвонил дочке среди ночи.
– Я уже все знаю, папа, у Иосифа много своих людей в органах, – сказала она ему сухим, неродным голосом, – я уверена, что ты поведешь себя в этой ситуации правильно… Пра-вра-виль-но…
В крайнем ее слове ему послышались предупреждение.
– Умоляю тебя, – успел сказать Петр Петрович дочке, – маме ни сло… – тут разговор прервался.
Юрий Гартин уже третью неделю сидел в следственном изоляторе. Мэлс не признавался следователям, что пистолет принадлежал ему, потому тень подозрения в незаконном хранении оружия по-прежнему падала и на Гартина-младшего.
Петр Петрович сочинил для Веры Алексеевны убедительную легенду про сына – он поехал в Казахстан испытывать новую зенитную ракету на полигоне. А связь там закрыта. Это звучало убедительно.
Адвокат Юрия сказал Петру Петровичу, что его сына держат в застенках и еще по одной причине – из-за былых грехов. Милиция уже несколько раз задерживала его за нарушение порядка на митингах и сопротивление милиции. А вот Мэлс оказался матерым экстремистом, – сколачивал какую-то подпольную организацию, добыл где-то травматический пистолет и переделал его в боевой. Все отпечатки на пистолете были его. «Так что чалиться на нарах ему придется долго, – сказал адвокат, – а вот вашего сына, Петр Петрович, могли бы еще на прошлой неделе выпустить, но он и тюрьме бунтует, коммунистическую пропаганду развел. Во время прогулки читал арестованным революционные стихи. Оно белиберда, конечно, но ведь опасно! Вы бы повлияли на него! Вы же отец…
– И какие же стихи он там зэкам читал? – поинтересовался Гартин.
Адвокат порылся в толстой папке с документами и протянул Петру Петровичу листок. Прошептал:
– Ваш сын и меня пытается заманить в свою коммунистическую секту. Вы бы сказали ему, чтобы он хотя бы в тюрьме закрыл рот. Сам же себе и вредит. Не надо дразнить тигра… Даже стихами!
Оставив передачку сыну, Гартин вышел из двора следственного изолятора и быстрым шагом направился к ближайшему скверу. Там сел на скамейку, оглянулся по сторонам и развернул листок. На нем хорошо знакомым ему почерком сына было написано:
Гартин еще раз перечитал эти стихи и подумал: «Действительно лубочная белиберда… Зарифмованные лозунги… Демагогия… Но все равно опасно. Особенно вот это: «Мы возвратим всё, что у нас украли».
Петр Петрович цепким взглядом разведчика оценил обстановку вокруг себя, достал зажигалку и подпалил листок. Огонь уже прижигал пальцы, но он терпел. Терпел до тех пор, пока листок полностью не превратился в пепел.
Еще одна беда грянула через несколько дней. В московской газете «Столичный курьер» появилась огромная статья под заголовком «Коммунисты в царских хоромах» – с цветными снимками дачи в Раздорах. В статье рассказывалось о том, как бывший политработник полковник в отставке Петр Петрович Гартин, получающий пенсию меньше 30 тысяч рублей, чудесным образом стал владельцем загородного дома стоимостью более 3,5 млн. долларов. Автор материала, некий Илья Данкверт, писал: