Честь мундира. Записки полковника

Но поскольку хозяин гаштета искренне засмеялся, – на сурово прикушенных губах полковника тут же образовалась улыбка («Ну и вляпался я, – подумал Свечин, – надо язык за зубами держать»). А немец стал многословно рассказывать о воспоминаниях его отца о семи годах в плену – сначала в Елабуге, а потом под Ростовом. Его русские конвоиры подкармливали и даже частушки научили петь.

– Отец и меня научил, – весело сказал немец и негромко запел:

 Сидит Гитлер на заборе,
Просит Гитлер молока,
А доярки отвечают:
Хрен сломался у быка!

Свечин и полковник добродушно улыбались, хотя другие посетители гаштета настороженно и недоуменно поглядывали в их сторону.

– Вы хорошо говорите на русском, – отвесил Свечин комплимент немцу.

– У меня во времена ГДР были хорошие учителя – русские офицеры из Берлинской бригады, она при социализме стояла тут недалеко, в восточной части города. Русские офицеры заказывали много водки и пива. В молодости я был поражен их привычкой к такому коктейлю. И однажды спросил у них, – откуда такая традиция? Знаете, что они мне ответили? Они ответили – «Пиво без водки, – деньги на ветер!».

Улыбался немец, улыбались и Свечин с франтоватым полковником.

Но улыбка на лице офицера мгновенно исчезла, когда Василий Павловича спросил немца:

– Ну и как вам тут живется после объединения ФРГ и ГДР?

Хозяин гаштета оглянулся по сторонам, подался вперед и негромко произнес:

– Если отвечать по-русски, то хреново…

Затем немец стал рассказывать гостям о том, как новая власть душит налогами его бизнес, как она скудно финансирует земли Восточной Германии, которые когда-то относились к ГДР.

– Нам всем здесь мстят за то, что мы были «под Советами»…

Когда Свечин и полковник уходили из гаштета, немец проводил их до крыльца. И там сказал на прощанье фразу, которая, показалось Свечину, имела особый подтекст, двойной смысл:

– Приходите в гости еще…

Но то было в мае 2005-го в Берлине.

А в начале апреля 2010-го бывший комбат Свечин из своего трехкомнатного «командного пункта» на шестом этаже старого дома в Кунцево с утра до вечера громко отдавал по телефону приказы подчиненным:

– Подать заявку в гостиницу!

– Обеспечить встречу!

– Обратиться в комендатуру!

– Доставить Боевое знамя армии 9 мая к 14-00 в Бауманский сад!

Когда капитан в отставке Стороженко, бывший начальник штаба танкового батальона, позвонил Свечину и пожаловался, что в военной комендатуре Москвы случилась заминка, Василий Павлович позвонил туда сам, зло ковыряя указательным пальцем левой руки ячейки своего домашнего дискового телефона. И на повышенных тонах поговорил с подполковником, который сообщил, что ему никак не удается согласовать со штабом военного округа вопрос о выделении почетного караула и ассистентов для Боевого знамени армии в День Победы.

А заминка случилась из-за того, что Московский военный округ к тому времени был уже ликвидирован, точнее – объединен с Ленинградским, и стал называться Западным, со штабом в Санкт-Петербурге. А тамошние штабные начальники были, видимо, большими формалистами и требовали от подчиненной им московской комендатуры по-другому оформить заявку на выделение почетного караула и ассистентов. А когда эту проблему удалось, наконец, утрясти, – появилась еще одна.

Сначала Боевое знамя армии в музее отказались выдать по той причине, что получать его прибыл не тот ветеран, который значился в заявке. Старый алый стяг должен был доставить в Бауманский сад «самый молодой» ветеран – гвардии сержант в отставке Корнеев. Но с ним по дороге в музей случился инфаркт. Ветерана заменили.

А заявку пришлось переоформлять. Но когда ее переделали на имя другого получателя Боевого знамени и он вместе с двумя солдатами-ассистентами из роты почетного караула приехал в музей, – то случилась новая неприятность.

Вышедшая в тот день на работу после отпуска заведующая знаменным фондом музея громко отчитала своих помощников за то, что те не знают «руководящих документов». И тут же показала майору в отставке Ивану Семеновичу Гридину поступивший из главного управления Минобороны России приказ о новом порядке выдачи музейных экспонатов во временное пользование. За алый стяг надо было платить. Прокат боевых святынь оформлялся чин-чинарем – были даже специальные бланки договора с временной таксой…

Стараясь не смотреть в глаза Гридину, заведующая говорила ему, что этот постыдный бизнес был затеян из-за убогого финансирования музея. Женщина часто повторяла: «Извините, это не моя прихоть, а я материально ответственное лицо. Я не хочу иметь неприятностей. Я обязана все делать по закону»…

– Хорошо бы еще и по совести, – откликнулся Гридин.

– Я вас понимаю, я очень вас понимаю, – тараторила заведующая, все так же не поднимая глаз, – все это стыдно, очень стыдно. Но вы и меня поймите, я человек подневольный… Я обязана выполнить приказ.

Она говорила долго и многословно, как бы оправдывалась перед фронтовиком: