Честь мундира. Записки полковника

Комбат изо всех сил удерживал рвущееся из его руки знамя и в какой-то момент ему даже стало страшно, что может случиться самое позорное – Боевое знамя завалится, вырвется из его руки, упадет на асфальт! И тогда он бросил правую, протезную руку в черной перчатке на древко и ею что было силы прижал его к себе. И его волнение, и страх перед тем, что он может не удержать знамя, завалить его, были так велики, что он, кажется, уже не слышал громкого ливня аплодисментов тысяч зрителей, плотной толпой облепивших с обеих сторон длинную аллею Бауманского сада.

Он не замечал, не мог заметить и другого – вдруг от края празднично ликующей толпы резво отъехала инвалидная коляска с безногим ветераном в старенькой военной форме с танковыми эмблемами на затертых бархатных петлицах. Инвалидная коляска побежала следом за знаменосцем, – две сильных руки человека, сидевшего в ней, шустро крутили колеса.

И аплодисменты, и приветственные крики гигантской толпы зрителей справа и слева стали еще громче, еще яростей, – да так, что Свечин не выдержал и оглянулся, все так же крепко держа Боевое знамя армии живой рукой и прижимая его к себе холодным протезом. Следом за ним ехал в инвалидной коляске Николай Нестеров – радист из экипажа Гридина.

Тут комбат Свечин впервые в жизни нарушил воинский ритуал: он не стал, как положено, нести Боевое знамя до конца положенного маршрута, а остановился, подождал инвалидную коляску Нестерова и вставил древко в проем сидения. Знамя качнулось, но сильные руки Нестерова подхватили его, – так дальше и поплыло алое полотнище вдоль аллеи, а Свечин одной рукой подталкивал коляску однополчанина. А следом за ними выходили из праздничной толпы все ветераны, которые могли идти в этой стихийной колонне, – иные были на костылях. И всех их зрители забрасывали цветами… Майор Гридин шел в этом шествии последним и не мог сдержать слез…

* * *

После парада в Бауманском саду ветераны вместе с родней направились в большую рабочую столовку неподалеку, – там были уже накрыты столы. А Гридин с двумя бойцами-ассистентами повез на машине Боевое знамя в музей. Длинное древко зачехленного замени еле помещалось в салоне. Когда машина ехала по мосту, Гридин увидел алые звезды на кремлевских башнях и золотые купола церквей. И сказал шоферу:

– Молодой человек, вас можно попросить об одолжении? Давайте проедем мимо Кремля.

– Дорога забита, отец, но сейчас попробуем…

И он свернул на дорогу, ведущую вдоль красных стен Кремля.

Машины ползли с черепашьей скоростью плотным железным строем. По тротуару густой, нескончаемой чередой шли прохожие.

– Кажется, мы попали в глухую пробку, – сказал Гридину шофер, нервно барабаня пальцами по рулю.

– Вы уж меня извините, – ответил ему Гридин, – но я, наверное, в следующий раз Кремль могу и не увидеть…

– Да что вы, товарищ майор, – бодро откликнулся шофер, – вы же еще каким молодцом держитесь! Вам еще жить да жить!

Машина со знаменем стояла в глухой пробке, и конца-края ее не было видно.

И вдруг Гридин сказал солдату-ассистенту, сидевшему на переднем сидении рядом с шофером:

– Сынок, а давай-ка расчехлим знамя.

Солдат недоуменно взглянул на Гридина:

– Да-да, расчехляй, – еще раз сказал Гридин.

Солдат стащил зеленоватый брезентовый чехол со знамени и перевел настороженный взгляд на Гридина. А тот командным голосом давал распоряжение шоферу и солдатику:

– Открыть правое переднее окно! Высовывай знамя!

Большое алое полотнище то радостно трепетало на ветру, то благодарно поглаживало алым шелком бок автомобиля.

Увидев его, люди на тротуаре стали аплодировать и что-то восторженно кричать, а соседние машины – дружно сигналить. Они «расступались» перед машиной с алым знаменем. Обратив на него внимание, милиционер в парадной форме, стоявший на повороте у дома Пашкова, сначала строго нахмурился, а затем улыбнулся, принял стойку «смирно» и отдал честь Боевому знамени армии. Оно шустро неслось по уличному пространству, – ему везде, до самого музея, все машины уступали дорогу.

* * *

Когда Гридин привез знамя в музей и ему выписали справку, что реликвию он вернул в целости и сохранности, Иван Семенович аккуратно свернул документ, засунул его в боковой карман старенького своего военного кителя и, взглянув на заведующую знаменным фондом, которая собиралась уносить алое полотнище куда-то в подвальные запасники, сказал:

– Подождите, пожалуйста.

Он снял фуражку и положил ее на подоконник. Затем цепляясь дрожащими руками за отопительную батарею, медленно опустился перед знаменем на одно колено и поцеловал алый шелк с названием его гвардейской танковой армии.

Две слезы скатились с его щек на старый, видавший виды шелк, и растаяли, оставив после себя лишь два серых и влажных пятнышка.

Затем он так же с трудом встал, выпрямился, надел фуражку и вскинув руку к козырьку, отдавая честь святыне.

Заведующая знаменным фондом, прислонив знамя к стене бухгалтерии, упорно пыталась вернуть ему уплаченные музею деньги, но он решительно отстранял ее руку.