Честь снайпера

— Я не знаю, когда мы начали работать со Стрельниковым. Середина 60-х, ранние 70-е? Но я понимаю, почему. Если выплывет история с тем, что его отец был нацистским шпионом, к нему приглядятся поближе, и ему конец. ОН не только никогда никуда не попадёт, но и работать будет автобусным кондуктором. Правда, я этого никогда не понимал. Это какой-то идеализм.

— Это рычаг давления. Так всё дело в том, что вы защищаете свои активы? Но все вы, гении, не поняли одного. Стрельников, как его отец перед ним — и вследствие того, что делал его отец перед ним — всё так же жаждет уничтожать евреев. Он никогда не был ни коммунистом, ни нацистом. Он просто хочет устроить геноцид. ОН хочет жить так, чтобы быть достойным отцовского героизма, быть человеком на острие копья войны с евреями. ОН всерьёз работает на РХСА спустя пятьдесят лет после того, как РХСА рассыпалось в пыль. Вас это не волнует, вы даже ему помогаете — поскольку он снабжает вас информацией. Вы заключили с ним сделку, но так и не присмотрелись к нему и не поняли, что это настоящий дьявол. И теперь он собирается стать министром торговли. Теперь он ещё более уязвим к откровениям о своём отце-шпионе, и всё снова скатывается к необходимости для Василия уничтожить героическое дело Милли, чтобы спасти свою собственную задницу. Она выиграла свою войну, а вы, херовы птицы, предаёте её.

— Почему он хочет быть министром торговли? — спросила Рейли.

— Мы не знаем. Это волнует нас, — ответил Джерри. — ОН ласт нам очень важные вещи в экономике, но всё же мы считаем, что это потеря возможностей. Экономика нам не нужна. Нам нужна стратегия. Но отговорить его никто не смог, и он всё же стоит на своём. Возможно, мы получим выигрыш в долгосрочном плане. Никто ещё не сходил с поезда Стрельникова, скажу я вам.

— Ладно. Теперь я скажу тебе то, чего ты не знаешь, — продолжил Суэггер. — Проснись, агент Джерри, и смотри, как будет разыграна партия. Когда Рейли займёт обложку «Вашингтон Пост», русские разведслужбы быстро и чётко овладеют задницей Стрельникова. Его на куски разложат. Все сделки, все виды связи, все встречи — из него вытрясут всё, что можно. Вы не просто потеряете источник, вы станете золотой жилой для СРВ. Я уверен, что у него припасён на такой случай чемоданчик, который избавит его от тюрьмы. Он вывалит на вас тонны дерьма, парни. Всё добро, что он вам принёс, потускнеет, а всё, что он узнал об иных ваших источниках, будет выдано. Вскоре вся эта ситуация обрушится на вас.

Джерри молчал.

— Жалко, что у тебя нога сломана, — сказал Боб. — Иначе ты мог бы пнуть Стрельникова — забавно, не так ли?

Глава 52

Карпаты. Дорога на Яремче

Июль 1944 года

Ещё одно сырое утро в Рыжем Нутре. Собиравшийся дождь вкупе с низкими, мокрыми облаками ничуть не мешал десантникам обильно покрываться потом, пропитывавшим камуфляжные куртки. Делать было особенно нечего, разве что Карл сменил часовых, и всё оружие было начищено, смазано, заряжено и взведено. Вилли позаботился о том, чтобы спуск Фламменверфера-41 незамедлительно послал пляшущий язык голодного пламени за сорок метров. Все оставшиеся теллермины были установлены, а их шнуры натянуты и замаскированы в зелени. Пулемёты на треногах стояли в оборонительных позициях, готовые обрушить на нападающих шквал огня, но хорошо смазанные штыри позволяли в долю секунды сдёрнуть их с турелей и превратить в более гибкий инструмент. Аккуратно скатанные ленты лежали в коробках, а запасные магазины к ФГ-42 были извлечены из контейнеров и сложены в ящики. На всех гранатах были проверены чеки, так что в момент потребности в них ничто не замедлит их от извлечения. Фляги заполнены, туалет посещён.

— Эй, — крикнул Карл, — штыковая практика!

Призыв был встречен смехом — не только потому, что складной игольчатый штык ФГ-42, расположенный под стволом и при необходимости разворачиваемый остриём вперёд, всеми признавался абсолютно бесполезным, но ещё и потому, что никто не практиковался в штыковом бою с 1939 года. Никому не приходилось убивать Ивана штыком, хотя, если призадуматься, то Карл вспомнил бы момент, когда в Италии ему приходилось открывать штыком банку американских помидорных консервов.

— Я покажу этим помидорам, что такое германская сталь! — вспомнил он слова Вилли Бобера, с усердием протыкавшего банку.

В 9-30, после того, как Карл выкурил свою первую трубку и погрузился в меланхолический транс по поводу смерти Цимсена из великого романа Манна, на него упала тень, заслонившая скудный свет с облачного неба. Подняв голову, он увидел своего связиста.

— Цеппелин лидер вызывает по радио. Желает слышать тебя одного. Похоже, они что-то прое…ли — особенно араб.

— Конечно, дождался, пока я покурю, — сказал Карл, поднимаясь и потягиваясь, а также собирая волю для понуждения к действию всех усталых, потянутых и побитых мышц — какими они обычно бывают после боя. Затем он проследовал к связной палатке, где взял наушники и сказал в микрофон:

— На связи, Оскар лидер. Приём.