Честь воеводы. Алексей Басманов

Князь Андрей въехал в тихий город вместе с воеводой Иваном Овчиной. За ним потянулись и ратники, обоз с беженцами заполонил улицы. Среди них была и жена Андрея Старицкого княгиня Ефросинья с малолетним сыном Владимиром. Старая Русса, коя жалась своими кварталами в стенах крепости, была не больше Стариц, и потому вскоре на её улицах было ни пройти ни проехать. Беженцы заняли все пустоши, луговину вдоль реки, потеснили горожан во дворах, в домах. Князь Андрей со своими воеводами и с Иваном Овчиной ушёл в палаты наместника. Едва воеводы сошлись в трапезной, Андрей сказал им:

   — Ноне нам не спать, други. Все пойдём на стены и будем готовиться к битве. Ты, воевода Юрий, — обратился князь к Оболенскому-Большому, — проверь стены и укрепи их, где нужно.

Князь Андрей не скрывал от конюшего Овчины своего намерения вступить в борьбу с московской ратью. А тот про себя посмеивался. Умный и хитрый, он рассчитал всё до последнего шага, был весел, разговорчив и наместника Кротова ободрил-приласкал:

   — Нет твоей вины, боярин, что впустил старицких. Радуйся: скажу государю, что моей волей открыл ворота.

В поздних сумерках долгого летнего дня князь Андрей вместе с Иваном Овчиной обошли крепостные стены. Овчина горестно качал головой и сочувствовал Старицкому:

   — За такими стенами токмо от воровской ватажки можно обороняться, но не русских ратников. Сам знаешь.

Князь Андрей в душе согласился. Стены были невысокими и гнилыми. В любом месте их можно было прошибить еловым комлем, не говоря уже о дубовом таране. Овчина добавил горечи Андрею:

   — Что уж тут говорить, княже, мои рынды возьмут в руки длинные берёзовые дрюки да с разбегу и перемахнут через эти стены.

И с этим согласился князь Андрей и теперь уже из норова делал вид, что ему всё нипочём. Однако твёрдо знал, что у его полутора тысяч ратников не было никаких надежд на то, чтобы выстоять хотя бы один день перед силой, испытанной в сечах с татарами. Десять тысяч воинов князя Овчины-Телепнёва-Оболенского накроют крепость, как стая коршунов гнездо наседки. А что дальше? Отдать на расправу шесть тысяч беженцев — женщин, детей, стариков? Не смертный ли грех возьмёт он на свою душу?

   — Ладно, воевода, утро вечера мудренее. Завтра и поговорим начистоту, — предложил наконец князь Андрей.

   — Лучше и не придумаешь, — согласился Овчина. — И то сказать, две ночи без сна.

Так прошли сутки в игре-ловчении между князем Андреем и воеводой Овчиной. А на исходе следующего дня Иван Овчина выложил князю Андрею то, что породило в его душе страх. Он понял безысходность своего положения. Андрей и Иван поднялись в этот час на сторожевую башню возле главных ворот крепости.

   — Ты меня прости, князь Андрей, за дерзкое слово, но сказано оно будет не токмо от имени великого князя, но и от тысяч россиян, твоих подданных, коих ты загнал в сие место, словно скот, — жён, детей, стариков. Что ты ждёшь теперь от судьбы? Смертного боя? Ежели жаждешь, будет тебе бой. Там, — Овчина показал на подступающий к крепости лес, — ждут своего часа пять тысяч воинов. Ещё пять тысяч на подходе. И они пойдут на приступ, как только завтра на рассвете мы не выйдем с тобой им навстречу. Таково у них повеление от меня. Они ворвутся в город и убьют всех твоих воинов и сотни старичан. Они, может быть, разорят сей древний русский град. И всё это ради твоего призрачного права на великокняжескую корону. Какой же ценой ты хочешь её добыть? И достоин ли ты её, ежели Русь не за тобой?

Князь Андрей слушал молча. Его бледное лицо покрылось холодным потом. Наконец он не вытерпел словесного истязания, закричал срывающимся голосом:

   — Замолчи! И слушай теперь меня! Знаю, ты никому не донесёшь моих речей, потому как останешься здесь без головы. Я своей рукой снесу её! Но слушай же! Сказано слово князя Михаила Глинского, что сын Елены не сын моего брата, князя Василия. Он прелюбодеич, как и сын Соломонии, отцом коему я. Потому и престол должен быть за мной! И ты, ежели хочешь жить, послужишь мне. Мы пойдём с нашей ратью к Новгороду и там, в Рюриковом гнезде, возгласим стольный град всея Руси. И уж оттуда пойдём с тобой на Глинских, кои есть литовские враги святой Руси, а ты истинный россиянин. Теперь выбирай: либо поддержи законного государя, либо ищи себе место для могилы. Вот и вся моя речь.

   — Сказано красно, — спокойно заметил Овчина. — И было бы всё по-твоему, если бы тебя признала Русь. Ведь твои грамоты, твой клич не пробудили в россиянах жажды постоять за тебя. Чего же ты добиваешься? Чтобы я стал клятвопреступником, нарушил крестное целование? Нет, тому никогда не быть. Можешь лишить меня головы сей же час. Но утром всё равно потекут реки крови. Вот и выбирай: либо тысячи убитых на твоей совести, либо ты идёшь со мной в Москву. Я готов к тому и другому. — Овчина обнажил саблю, положил её рядом с князем Андреем и ушёл из сторожевой башни, спустился вниз, затерялся на площади среди беженцев.