Честная игра

Филиппа лежала в большом кресле, подвернув одну ногу под себя, она вся сияла и была очаровательна в шерстяном: мальчишеский свитер с высоким закрученным воротником, короткая юбка, толстые полосатые чулки и ботинки на шнурках, ее муфта и шапочка лежали на стуле, щенок спал в своей корзинке.

Филиппа заказала специально для Джервеза чай, и серебро прибора поблескивало при ярких вспышках золотого огня, в воздухе носился аромат китайского чая, горящих дров, мороза и первых, очень слабо пахнущих нарциссов.

Джервез вытянулся, огляделся и почувствовал себя бесконечно счастливым — счастьем, которое далеко превосходило все его мечты до женитьбы. Здесь, в этом доме, который он делил с Филиппой, было настоящее счастье, здесь должна была осуществиться его самая пламенная мечта… И осуществлением ее он был обязан Филиппе! Он чувствовал, как в душе его подымалось чувство невыразимой благодарности в то время, как он слушал ее смех, глядел, как она дразнит щенка, который перевертывался на спинку и, умильно поглядывая, выпрашивал кусочек намазанного маслом гренка, а затем, бесконечно довольный, полз на свою подстилку.

— Разве он не очарователен? — лениво спросила Филиппа. — Я обожаю его забавную беспомощность.

Она глядела вверх, откинув голову на большую красную с розовым подушку.

— Не забавно ли, как мы все воспринимаем? — продолжала она. — Мне когда-то казалось, что ужасно неприятно иметь ребенка… что будешь страдать от того, что подурнела, и что время должно тянуться так ужасно-ужасно медленно… Словом, что иметь ребенка — это самая жестокая вещь в замужестве! А потом, когда я почувствовала, что у меня будет ребенок, ни одна из этих мыслей, о которых я сейчас говорила, мне и в голову не пришла. Все, о чем я думаю, это — о том времени, когда Робин будет уже здесь… Какой он будет забавный и милый, и как он будет расти! Еще пять месяцев, даже меньше… Он родится ранним летом и будет все это так любить. Лучшая пора, чтобы их иметь, как Гриффитс говорит про эльзасских щенков: «Выращивайте их на траве». Мы вырастим Робина на террасе, среди цветов… и он будет любить природу и весь пропитается ее весенними ароматами!

Она улыбнулась ему из-под длинных ресниц.

— Ты, верно, считаешь меня ужасно глупой, если меня занимают такого рода мысли? Мне кажется, что я действительно должна бы иметь более глубокие мысли, вроде тех, какие обычно высказывают в книгах героини — в фразах, испещренных словами: «священное», «прекрасное» и так далее. Но я чувствую, что Робин будет совсем как я, счастливый и — заурядный…

Вошел слуга, чтобы принять чайный прибор, и в открытую дверь донеслись звуки музыки и смеха.

Филиппа встала.

— Я должна идти танцевать. Не могу устоять перед звуками «Испании».

Она легко сбежала по широкой лестнице, и смотревшему ей вслед Джервезу стали ясны две вещи: что он безумно боится, чтобы она не поскользнулась, и что он так же безумно боится окончательно помешаться на вопросе о всякого рода опасностях, угрожающих Филиппе.

Все же когда несчастье действительно случилось, его при этом не было.

В Фонтелон собралась компания из соседних имений играть в хоккей на льду, но в последний момент одна из играющих выбыла.

— Я сыграю за нее, — заявила Филиппа.

Фелисити посмотрела на нее, хотела что-то возразить, но потом воздержалась. Не может же женщина отказаться от всех развлечений лишь потому, что ждет ребенка! Если бы все так поступали, было бы очень скучно жить!..

А потом, отбивать удары не так уж трудно, да и не надо много бегать…

До конца своей жизни Филиппа помнила этот день! Игра велась почти все время у ворот другой команды, а она как-то особенно воспринимала очарование окружающей природы. Снег все еще висел на соснах, окружавших озеро с восточной стороны, на западе высоко над террасами поднимался замок, сурово прекрасный, рельефно вырисовывавшийся темной массой на фоне яблочно-розового зимнего неба, и в то время, как бледное солнце все еще посылало свои лучи, на другой стороне неба засеребрился серп молодого месяца…

Филиппа почувствовала великую любовь к этому месту, которое было ее домом. Почему-то никогда раньше она не думала о Фонтелоне как о чем-то ей принадлежащем, а сейчас как будто образовалось новое кольцо, сковывавшее их вместе…

Кто-то крикнул, «враги» шли на нее, она видела мяч, неловко повернулась к нему, зацепила своей клюшкой за чью-то чужую, закружилась… а когда клюшки расцепились, потеряла равновесие.

Она старалась удержаться, но не могла; ее конек задел за конек другого игрока, тот повернулся и всей тяжестью упал на нее.

Фелисити в отчаянии склонилась над нею, Сэмми и один из игроков подняли ее и внесли в дом, Фелисити поднесла руку ко рту и крепко закусила меховую перчатку.

— Это его убьет! — бормотала она, глотая заливавшие глаза слезы. — О, бедный беби… бедная маленькая Филь… о, проклятье… проклятье…

Позже она украдкой проскользнула в комнату Филиппы. Филиппа лежала в постели, а доктор и сиделка склонились над нею; она уже пришла в сознание. Филиппа улыбнулась Фелисити и прерывающимся голосом сказала:

— Вот не повезло!..