Четки

На вилле не было кабинета. Хозяин не любил работать дома, считал, что дом должен служить для другого и ассоциироваться с безопасностью, отдыхом и спокойствием. Он отдыхал в небольшой библиотеке, размещенной в стороне от сада. От пола до потолка всюду стояли книги, разделенные по высоте, чтобы не тратить место на элегантных дубовых полках, которые стоили примерно как небольшой автомобиль. Напротив дверей за открытыми шторами находилось окно, свет которого приглушали направляющие бронированных роллет. За пуленепробиваемым стеклом было видно газон, освещенный низкими фонарями, и туи, скрывавшие бетонный забор. Слева от дверей в шкаф был вмонтирован экран 2D для старых фильмов, а справа располагалось старое кресло, столик и лампа.

Классика важна. Здонек после ужина всегда посвящал час бумажной книге или просмотру фильма до Перемен. Ходили слухи, что скоро это запретят. Иногда он пересматривал старые альбомы. С помощью хорошего антиквара ему удалось собрать богатую, хоть и случайную коллекцию, выбираемую скорее по размеру и цвету корешка, чем по содержанию. Старые книги и картины исчезали с рынка быстро, попадая в места, как это. Дорогое хобби.

В этот день он прочел пару страниц романа Ларри Нивена. Когда часы показали половину десятого, он прервал чтение посреди абзаца и отложил книгу на столик. По ступеням с мягким ковролином он вышел на второй этаж и встал перед дверями в конце коридорчика. На старомодной клавиатуре ввел шестизначный код и подождал, пока сканер ID проверит его идентичность. Вошел и закрыл за собой двери. Здесь было только три помещения: ванная, гардероб и спальня. Он разделся, принял душ, почистил зубы и в пижаме прошел в розовую спальню, полную плюшевых мишек. Разного размера и цвета, они лежали под стенами, на стуле и даже в ногах большой кровати, стоящей посредине. Он забрался под одеяло, стараясь их не скинуть. Каждый имел собственное, идеально выбранное место. Он лег на спину, натянул одеяло до шеи и сложил руки на груди. Закрыл глаза и ждал сон.

Он мог себя поздравить — покупка посредниками генерального пакета акций «Варты» было прекрасным вложением.

* * *

Коммуникатор Россмуды пикнул, сообщая о новом ТС. Профессор замер и медленно подвинул к себе аппарат. Прочел и закрыл глаза. Трясущейся рукой он снял очки. Талинский не видел его, занятый рассуждениями:

— Ты на самом деле не понимаешь, что плохо выдрессированная собака может броситься на своего хозяина? Сколько переворотов в истории человечества совершила именно армия, созданная для охраны легальной власти и общества. Виной этому лишь отсутствие гражданского надзора над армией. Ты слушаешь меня, старый хрыч, или я сам с собой разговариваю? — Талинский только сейчас заметил, что его собеседник, сжав губы, пялится в экран. — Антоний, что случилось?

— Ничего. Еще одно мнение на тему «индивидуум против общества».

Талинский не понял, но старый пень рано или поздно и так ему все расскажет. Полгода в одной камере сближают, сложно хранить тайны. В конце концов, он сам собирался раскрыть свою самую важную.

— Я хотел сказать тебе нечто важное, но ты выглядишь так, будто что-то случилось.

— Ничего не случилось, — очень тихо начал профессор, — но, боюсь, сейчас случится.

— Что? Ты, сукин сын, знаешь что-то, о чем не знаю я?

— Мы оба это знаем. Разница состоит в том, что ты, идиот, в это не веришь.

Талинский засмеялся.

— Так переубеди меня, умник.

Профессор встал, спокойным методичным шагом подошел к Талинскому и посмотрел ему прямо в глаза.

— Мне правда очень жаль, — сказал он.

И вонзил нож ему в сердце.

II

Мрак космоса нарушали только холодные огни далеких ядерных печей. Окно занимало всю стену. Приглушенные лампы с темно-коричневыми абажурами атмосферно разгоняли темноту. Адам пробовал найти взглядом какой-то объект на фоне медленно движущихся звезд, но видел только двойное отражение своего лысого черепа и широких плеч в графитовом пиджаке. Где-то там кружилось Кольцо Гданьск, но свет, отражающийся от стен гигантского цилиндра, был слабее света звезд. От Барьера его отделяло полметра.

— Хорошее место для размышлений, — сказал тихо. — Чувствуешь эту легкость, Петр?

— Восьмидесятый этаж, — отозвался мужчина, сидящий в кресле возле одной из ламп. — Притяжение слабее всего на три процента. Тебе кажется.

— Наш мир построен на иллюзиях.

Петр вздохнул. Он никогда не понимал полета мыслей Адама.

Наступившую тишину нарушал только хомяк, бушующий в клетке на столе. Петр смотрел на него какое-то время, после чего глянул на часы — непрактичный элемент мужской бижутерии, отсчитывающий время благодаря пружине и системе шестерней.

— Опаздывает на две минуты, — сообщил Адам, подходя к окну. Он был стройным, даже худощавым. Зачесал пальцами назад черные волосы. — Видимо, пробка. Коллективный транспорт замер в зародыше.

— Что ж, мы решились на вариант минимум. Мы же хотели, чтобы после Перемен как можно больше вещей оставались такими, как раньше.