Читаем Четверг пока необитаем полностью

Меня нащупал новый день

Рукой младенческой и нежной,

Посеребрил мне путь мой снежный

И кружевную светотень

Колеблемую мне родил.

Спасибо, что меня нашарил

И не состарил, не состарил,

А счастливо омолодил.

«А веселье – такое серьёзное дело…»

А веселье – такое серьёзное дело.

То душа не готова к веселью, то тело,

То страна, где живу, не готова к нему.

Но стараюсь – то к небу глаза подниму,

То, с царящей тоской не желая мириться,

Я на снег погляжу, что сегодня искрится.

«Ну а с кем мне ещё говорить?..»

Ну а с кем мне ещё говорить? С небесами толкую.

Небесам исповедуюсь. С кем мне ещё говорить?

Да и кто может выдержать долго беседу такую?

Кто ещё меня может вниманьем таким одарить?

Ну а им-то самим интересно со мной? Интересно?

Ведь они высоки, глубоки, лучезарны, тихи.

Всё земное для них, полагаю, и плоско, и пресно.

Потому-то, наверное, я перешла на стихи.

«Так мало счастливых…»

Так мало счастливых. Так, Господи, мало.

А я бы одним лишь счастливым внимала.

У них бы училась светиться, сиять.

Вот день нынче солнечный, снежный опять.

И, глядя, как снег серебристый летает,

Учусь понимать, что для счастья хватает

И снежного облачка там в небесах,

И мысли, что десять утра на часах.

«Этот день – он который с конца?..»

Этот день – он который с конца?

От начала начал удаляюсь.

А глаза-то, глаза – в пол-лица,

Потому что смотрю – удивляюсь.

Удивляюсь и свету, и тьме,

И находкам своим и утратам,

Тупикам и лазурной кайме,

И рассветным лучам и закатам.

«Что это, Господи, кара иль шутка?..»

Что это, Господи, кара иль шутка?

Ты к нам, Создатель, отнёсся нечутко.

Выжав все соки до капли из нас,

В гибельный час отпустил и не спас,

Выбросил прочь, как ненужную ветошь,

И не сказал: «Не отдам его. Нет уж».

«Зарыться бы лицом в горячую подушку…»

Зарыться бы лицом в горячую подушку

И выпасть хоть на миг из дорогих сетей,

Покинуть хоть на миг незримую ловушку

И отдохнуть от всех, от всех земных затей.

Зарыться бы лицом и с головой укрыться,

И никаких забав, и никаких тенёт,

Пусть даже в двух шагах желанная жар-птица,

Пусть даже жизнь сладка, как самый сладкий мёд.

«Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?..»

Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?

Меня уже не будет никогда?

Скажи мне, жизнь, ты от меня устала?

А я как раз сегодня рано встала,

И строю планы, и пишу стихи,

Где много всякой нежной чепухи.

«Немыслимое счастье – мы вдвоём…»

Немыслимое счастье – мы вдвоём.

Я существую в облаке твоём.

И своего мне облака не надо.

В твоём и спать, и просыпаться рада.

Оно не давит на земное дно.

Но только б не рассеялось оно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Золотая цепь
Золотая цепь

Корделия Карстэйрс – Сумеречный Охотник, она с детства сражается с демонами. Когда ее отца обвиняют в ужасном преступлении, Корделия и ее брат отправляются в Лондон в надежде предотвратить катастрофу, которая грозит их семье. Вскоре Корделия встречает Джеймса и Люси Эрондейл и вместе с ними погружается в мир сверкающих бальных залов, тайных свиданий, знакомится с вампирами и колдунами. И скрывает свои чувства к Джеймсу. Однако новая жизнь Корделии рушится, когда происходит серия чудовищных нападений демонов на Лондон. Эти монстры не похожи на тех, с которыми Сумеречные Охотники боролись раньше – их не пугает дневной свет, и кажется, что их невозможно убить. Лондон закрывают на карантин…

Александр Степанович Грин , Ваан Сукиасович Терьян , Кассандра Клэр

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Русская классическая проза
Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия