Четверо легендарных

Начальник станции еще не договорил, а Вострецов уже заспешил к резервному паровозу: стоит под парами, вот-вот отправится. Машинист долго не соглашался взять нежданного пассажира. Но, узнав, куда и зачем он направляется, сдался.

В первой половине апреля Петроградский полк остановился в районе станции Нурлат. Наступление колчаковцев было приостановлено. После отчаянных схваток наступило затишье, Эту передышку надо было использовать с толком — подготовиться к новым боям. Тысячи неотложных забот свалились на Вострецова. Никакой мелочи не упускал его по-хозяйски зоркий глаз. Не раз сам надевал фартук кузнеца, чтобы показать, как ремонтировать оружие, как подковать лошадь. Спокойный, неторопливый, он успевал всюду и все деловито доводил до конца. Вострецов знал: все эти «мелочи» станут поддержкой и опорой бойцам.

Заботу о красноармейцах Вострецов ставил превыше всего и не изменял этому правилу ни при каких условиях.

Красноармейцы только что вышли из боя. А впереди снова бой. Но сначала переход, да не близкий. Не беда: и в походе можно отдохнуть. И командир отдает приказ: в обязательном порядке спать по очереди на обозных повозках. Сменяя друг друга, бойцы отдыхают. Приказ касается всех. Кроме самого Вострецова.

— Мне не положено, — посмеивается он. И хоть томительная усталость охватывает тело, всю дорогу не покидает седла.

Красноармейцы души в нем не чаяли и между собой ласково называли Трубкой.

Это прозвище Вострецов получил потому, что не выпускал изо рта старой прокуренной трубки. Впервые так «окрестили» его еще в ту пору, когда Степан был всего-навсего помощником командира роты, сохранилось прозвище и теперь, когда он стал командиром Петроградского полка.

Это случилось после кровопролитного ночного боя возле деревни Кильды.

На рассвете за Вострецовым прискакал связной.

— Срочно в штаб!

Командир полка, Роман Сокк, лежал на скамье. Лицо его было бледно, на плече белела повязка.

— Вот выбыл из строя, Степан Сергеевич. Думаю — ненадолго. А пока принимай полк. Ты знаешь людей, и они тебе доверяют.

Боевой опыт у Вострецова не малый. Всего пришлось хлебнуть: несколько раз был ранен, несколько раз попадал в такие передряги, что казалось: уже не выбраться. Да и природной сметки не занимать стать: любое дело ладится, из любого положения найдет выход.

Так было всегда, и бойцам стало казаться, что иначе и быть не может.

Но на этот раз и всемогущий Трубка оказался бессильным. Когда заходила речь об обмундировании, только мрачнел и беспомощно разводил руками.

Вконец обносились бойцы. Особенно с обувью плохо. У кого солома из валенок торчит, у кого на ногах лапти, да и те еле держатся.

— Как в таком обмундировании в бой идти? — спрашивают бойцы.

А что им ответить!

Уже не раз отправлял Вострецов заявки на обмундирование — в ответ лишь обещания выполнить просьбу при первой возможности. Вот он и решил сам отправиться в Реввоенсовет армии…

В Мелекес прибыли засветло, Вострецов соскочил с подножки паровоза и оказался как раз у интендантского склада. Возле него стоял товарный вагон, в него грузили сапоги. Обошел Вострецов вокруг вагона, прочитал выведенную на нем мелом станцию назначения. «Не нам», — с завистью подумал командир. Но сапоги есть — вот они, значит можно их получить. Или уже последние? Хотел он спросить, много ли еще обуви на складе, но какой-то человек, уже давно наблюдавший за командиром, заподозрил что-то недоброе:

— Ступай своей дорогой! Нечего здесь толкаться.

Уж очень подозрительным казался интерес к дефицитным сапогам так странно одетого человека: видавшая виды солдатская фуражка (она досталась Вострецову с какого-то колчаковца), старая, прожженная в двух местах фуфайка, разбитые лапти.

— Ступай, ступай отсюда!

Вострецов не стал разуверять интенданта. Но когда часовой возле здания, где находился Реввоенсовет, отказался признать в нем командира Красной Армии, вскипел не на шутку.

— Я не с гулянки! Я с фронта! А что в лаптях — так не я один в них хожу! — и, отстранив часового, вошел.

Член Реввоенсовета удивленно поднялся.

— Вам что, товарищ?

Вострецов — солдатская косточка! — вытянулся в струнку. Отрапортовал, как положено, кто он, зачем прибыл. Браво щелкнул… лаптями.

Член Реввоенсовета едва взглянул на врученную ему заявку. Вид бравого командира говорил сам за себя. Если уж он так обносился — что же говорить о бойцах. Ясно, что нужна срочная помощь.

Как и обещал, Вострецов вернулся в полк через два дня. И не с пустыми руками — привез 600 пар сапог и ботинок.

Бойцы повеселели…

— Трубка никогда не подведет…

— Уж раз обещал — выполнит. Он такой, наш Трубка!

А вечером зашел к Вострецову комиссар полка и, посмеиваясь, спросил:

— Слушай, Степан Сергеевич, если мне память не изменяет, хоть старые, латаные-перелатаные, но все-таки сапоги у тебя были. Что ж ты в лапти-то обулся, когда в Мелекес отправился?

Вострецов выпустил изо рта тонкую струйку дыма и спокойно ответил:

— Для наглядной агитации.

«ПОРУЧИК»