Четверо легендарных

К удивлению красноармейцев, тут были не только меха и золото, но и множество этикеток от винных бутылок. Причем на каждой стояла печать наркома финансов Якутской автономной республики. А рядом с печатью от руки написано: «3 р.», «10 р.», «25 р.». Оказалось, что это деньги, выпущенные Наркомфином из-за отсутствия средств и бумаги. Они были в ходу у тунгусов и якутов, веривших Советской власти. И «братья» запасались ими, чтобы заполучить пушнину. В обмен на нее они надеялись получить оружие для усиления своей бандитской дружины. В Аян должны были прийти иностранные корабли.

Экспедиционный отряд Вострецова развеял мечты белогвардейцев, надеявшихся удержать в своих руках хотя бы частичку Дальнего Востока. Не иностранные корабли, а советский пароход «Индигирка» вскоре заявил о своем приходе басовитым гудком.

Целый день курсировали кунгасы от берега к пароходу, перевозя пленных — их было несколько сот. Когда последний кунгас с «братом» генералом на борту отчалил от берега, Вострецов послал командованию радиограмму: «Задание выполнено. 24 июня 1923 года экспедиционный отряд выступил во Владивосток».

СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ

…Приложу все силы к тому, чтобы полностью оправдать оказанное мне высокое доверие. Всегда, везде и всюду буду работать на благо Родины.

И. Федько

НАЧАЛО ПУТИ

Командир 35-го пехотного запасного полка поднялся из-за стола в хорошем расположении духа. Расстегнув китель, он прошелся взад и вперед по комнате и остановился у окна, вдыхая ароматы буйного южного лета.

Где-то там, на севере, кипели страсти, а здесь, в Феодосии, было тихо. Правда, и тут появились люди с красными бантами, были упразднены кое-какие чиновные должности, но в общем дальше слов о свободе дело не шло: чиновники оставались на своих местах, только стали называться как-то иначе.

Полковник был убежден, что революционный шквал не докатится до Крыма — по дороге ослабнет, выдохнется и сойдет на нет. Гораздо больше его беспокоило положение на фронте. Солдаты не хотят воевать — это ясно. Братание на фронте русских с немцами и австрийцами полковник видел собственными глазами еще год назад. Не трудно представить, что творится там теперь! Хоть Временное правительство, ставшее во главе государства после свержения царя, и стоит за войну до победного конца, хоть Керенский и разъезжает по фронтам, выступая перед солдатами (за что и получил прозвище «Главноуговаривающий»), — все равно ясно, что дела русской армии плохи.

«Впрочем, что думать об этом!» — полковнику не хотелось портить себе настроение, В его запасном полку, слава богу, все в порядке, солдаты дисциплинированные, да и офицеры подобрались неплохие. Вот и недавно прибывший прапорщик Федько…

Конечно, о прапорщиках еще до войны говорили: «Курица — не птица, прапорщик — не офицер». Ну, а уж о прапорах военного времени — тем более: в школы посылают кого попало, поучат три месяца — и пожалуйста — господин офицер. Но Федько понравился полковнику — опытный глаз старого вояки сразу определил: есть у него военная жилка.

Да и сопроводительные документы это подтверждали: Федько, еще будучи рядовым, проявил себя на фронте, как смелый и находчивый солдат, в одном из первых же боев заменил погибшего командира отделения. Вот только…

Полковник отошел от окна и зашагал по комнате. Он почувствовал вдруг, что хорошее расположение духа начинает улетучиваться.

Собственно, сам полковник ничего не замечал за Иваном Федько. Но офицеры полка уже не раз докладывали о слишком резких высказываниях прапорщика, о слишком явных «большевистских настроениях», как сказал полковой адъютант.

— Большевистские настроения, — повторил вслух полковник, останавливаясь посреди комнаты, — настроения… Так ведь настроения приходят и уходят! — он прищелкнул пальцами, снова повеселев.

«Конечно же, — думал полковник, — все это от молодости, от избытка энергии. А вот получит чин поручика или капитана — забудет о своих настроениях, будет мечтать о полковничьих погонах или генеральских эполетах. И будет делать все, чтоб заслужить их. А тут уж не до большевистских настроений!»

Полковник снова подошел к окну и погрузился в созерцание южной ночи…

В маленьком домике на окраине Феодосии тоже было открыто окно, и тоже в комнату врывались ароматы южной летней ночи. Но людям, собравшимся здесь, было сейчас не до них — большевистская организация Феодосии принимала в свои ряды нового члена.

Большевики давно присматривались к этому парню в офицерских погонах, знали, что он — из крестьянской семьи, долго мыкавшейся в поисках своего бедняцкого счастья и, не найдя его, осевшей в Кишиневе.

Трудно жилось семье, и все-таки решили дать Ивану хоть какое-нибудь образование, уж очень ему хотелось учиться. Начальную школу он закончил с похвальной грамотой и поступил в училище, готовившее столяров-краснодеревщиков — надо было скорей становиться на ноги, помогать семье.