Это была въ самомъ дѣлѣ «очаровательная» женщина…. Въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ она была идоломъ Петербурга въ полномъ значеніи этого слова. Въ ту эпоху замкнутости и нѣмоты ее всѣ знали, она была на языкѣ у всѣхъ, ее воспѣвали поэты, грезы молодежи полны были ею. Она была царицею, неоспоримою царицей граціи, изящества, моды. Отъ дворцовыхъ вершинъ и до бородача купца, мимо котораго морознымъ яснымъ днемъ мчались ея сани по Невскому Проспекту, все какъ бы чувствовало на себѣ обаяніе ея прелести, ея власти. «Графиня Воротынцева», произносилось съ особенною улыбкой какъ бы всѣмъ близкій, всѣмъ любезный лозунгъ… Разсказы о ней, ея меткія слова доносились до самыхъ глухихъ угловъ города, до далекихъ провинціальныхъ весей и селъ… Ея входа въ ложу ждали бывало въ театрѣ какъ «букета» въ фейерверкѣ, какъ нѣчто безъ чего ни Bressant съ Louise Mayer въ «Le démon de la nuit», ни эта сіяющая Михайловская зала съ ея дипломатами и министрами, съ ея свѣтскими и иными красавицами, не имѣли ни для кого ни смысла, ни цѣны, и слышно проносились сверху до нижнихъ ярусовъ, когда появлялась наконецъ она, шуршанье задвигавшихся рукъ и глухой лязгъ колецъ о бинокли, изо всѣхъ концовъ подымавшіеся на ту ложу… «Графиня Воротынцева»!..
А между тѣмъ ее даже нельзя было назвать красавицей, эту не высокую, смугловатую женщину, съ ея приподнятыми какъ у сфинкса на углахъ полустрастными, полунедовѣрчивыми темными глазами и неправильными чертами Капризнаго лица… но прошло и пройдетъ еще много лѣтъ пока другой женщинѣ достанутся въ удѣлъ тотъ успѣхъ, тѣ дани восторженнаго поклоненія, то торжество очарованія, какія дано было испытать этой блистательной и быстро минувшей жизни… «Сердца неслись къ ея престолу» недаромъ: она была живое существо среди окружавшихъ ее призраковъ и куколъ, и далеко отстоявшая отъ нея толпа угадывала въ этой уносимой свѣтскимъ вихремъ женщинѣ, и откликалась ей, гордую независимость ея мысли, чувства и дѣлъ…
Годовой трауръ ея по мужѣ недавно истекъ. Она все время его провела въ своемъ Дарьинѣ, въ ста верстахъ отъ Москвы, и въ первый разъ сегодня появлялась въ обществѣ. Она была одѣта очень просто, по-утреннему: въ лѣтнемъ, небѣленаго холста платьѣ, убранномъ лентами моднаго тогда цвѣта mauve, и съ такими же лентами на маленькомъ кружевномъ чепцѣ, приколотомъ надъ самою косой.
— Еще разъ, милый князь, говорила она сидѣвшему по другую ея сторону князю Ларіону, — какъ я рада васъ видѣть! Когда это вы оставили Петербургъ? Два года тому назадъ?… Два года! повторила она и неуловимое что-то пробѣжало по ея лицу. — И встрѣчаемся сегодня здѣсь, въ тихой пристани, comme deux ermites, ayant rononcé à Satan, à ses pompes et à ses oeuvres? промолвила она съ невеселымъ смѣхомъ.
— Мнѣ давно пора, улыбнулся также невесело и князь, но вы…
— Я? Мнѣ тридцать шесть! F, і, fi, c'est fini! Къ тому же тамъ… Я никогда туда не вернусь! поспѣшила она досказать, какъ бы считая лишнимъ распространяться.
— Не шутя?
Она закачала головой:
— Никогда!
И странно зазвучало въ устахъ ея это восклицаніе. Въ немъ сказывалось какъ будто безповоротное и мучительное «прости» этой исчезающей молодости, и горькая насмѣшка ея былымъ очарованіямъ, и не изсякнувшая жажда чего-то новаго, иного, еще неизвѣданнаго ею…
— А все же изъ «тихой пристани» куда-нибудь да сбираетесь искать новыхъ бурь? спросилъ ее участливо и шутливо князь Ларіонъ;- въ какія же страны?
Она повела плечомъ:
— Chi lo sa!.. [39]
Во всякомъ случаѣ туда, гдѣ солнце дольше грѣетъ, и гдѣ дышать легче, примолвила она, освѣтивъ его горячимъ свѣтомъ своихъ умныхъ, говорившихъ глазъ.- Et vous milord Walpole? спросила она въ свою очередь, давая ему кличку подъ которой онъ значился въ иныхъ петербургскихъ салонахъ.Появленіе Лины избавило его отъ скучнаго, чтобы не сказать тяжелаго, для него, отвѣта… Бѣдная дѣвушка едва успѣла оправиться. Благодаря Ольгѣ Елпидифоровнѣ, быстро увлекавшей ее за собою по лѣстницамъ и корридорамъ, легкій румянецъ вернулся на ея щеки, исчезли слѣды слезъ…
— Madame la comtesse, voici ma fille que je me fais un honneur de vous présenter! съ паѳосомъ возгласила княгиня Аглая, которую князь «Лоло», счастливый супругъ княгини Додо, потѣшалъ до сего какою-то нескончаемою московскою сплетней.
Все поднялось въ гостинной….
Графиня Воротынцева живо обернулась на своемъ креслѣ, увидала Лину, и также быстро протянула ей обѣ руки.
Лина поспѣшила къ ней…
— Знаете ли что я васъ уже люблю! говорила ей гостья своимъ обаятельнымъ голосомъ, ласково, почти нѣжно, глядя ей въ лицо и не выпуская ея рукъ.
— А васъ, графиня, вы знаете, васъ «не любить невозможно*! отвѣчала благодарно княжна двумя словами изъ извѣстнаго стихотворенія, вдохновленнаго этою прелестною женщиной, — одного изъ любимыхъ стихотвореній Гундурова.
Графиня весела замигала, продолжая любоваться ею: