Четверть века назад. Часть 1

— Это по поводу чардаша въ Дебречинѣ пришла вамъ эта мысль, графиня? сказалъ онъ только сквозь этотъ смѣхъ.

— Oh, à propos de bottes! отвѣчала она пожимая плечами.

— И какъ же должна понять княжна этотъ загадочный отзывъ вашъ о Петербургѣ и о насъ грѣшныхъ, все также небрежно улыбаясь спросилъ онъ: — во хвалу или въ порицаніе?

— Разумѣется въ похвалу, насмѣшливо отвѣтила графиня, — иначе она и обо мнѣ должна была бы составить себѣ дурное мнѣніе: я такъ долго сама возилась со всѣми вами!..

Линѣ не нужно было этого указанія, она свѣжимъ чутьемъ своимъ чуяла изъ какого міра былъ этотъ благоухавшій предъ нею цвѣтокъ, и бѣдное сердце ея ныло до измоги….

XLVII

Въ театрѣ шла не репетиція, а какое-то вавилонское столпотвореніе. Звонъ, гамъ, трескотня, визгъ и гулъ какъ изъ трубы. Въ оркестрѣ прибывшіе еще за два дня до этого изъ Москвы музыканты строили свои инструменты; сжавшись кучкой по своему обыкновенію, стрекотали подлѣ него «пулярки» съ дебелою «окружной», игравшею Раису Савишну во главѣ, готовясь пройти свои куплеты во Львѣ Гурычѣ Синичкинѣ. Около нихъ вертѣлся пѣтушкомъ Шигаревъ, напѣвая имъ подъ шумокъ всякія галантерейности, за что то и дѣло получалъ колотушки по пальцамъ отъ руки рѣшительной Eulampe. Въ креслахъ слышался наглый смѣхъ Свищова, который громко повѣствовалъ тутъ же о томъ какъ Шигаревъ за каждую изъ такихъ колотушекъ получалъ будто отъ той же Eulampe по пяти счетомъ поцѣлуевъ въ ламповомъ чуланѣ за сценой, куда они будто бы убѣгали послѣ каждой репетиціи… Но его никто не слушалъ; сидѣвшіе съ нимъ рядомъ и кругомъ актеры орали каждый за себя, не понимая другъ друга. Надъ ними, подъ плафономъ, какъ тысяча колокольчиковъ, звенѣли хрустальныя стеклышки большой люстры, въ которую, взобравшись на высокія лѣстницы, слуги вставляли свѣчи. На сценѣ шлепали толстые сапоги рабочихъ, слышались крики «берегись!» стукъ и скрипъ опускаемыхъ и уставляемыхъ деревянныхъ рамъ: ставили декораціи для Гамлета. Вальковскій, лютый какъ звѣрь, ругался съ бутафоромъ, не озаботившимся доставить ему шпоры на сапоги для его роли Розенкранца.

— Позвольте, успокоивалъ его, подбѣгая, другъ его режиссеръ, — на что вамъ шпоры? Сапоги со шпорами у однихъ Марцелло и Бернардо, потому что они на караулѣ внѣ дворца, — а во дворцѣ всѣ въ башмакахъ.

— А меня король въ Англію съ письмомъ посылаетъ, Гамлета казнить, забылъ ты, а? Такъ я въ Англію по бальному поѣду, въ башмакахъ, а?..

Онъ такъ ревѣлъ, что на время все смолкло кругомъ — музыканты, рабочіе, «пулярки», самая люстра со своими звенящими стеклышками….

— Такъ все же-съ шпоры-то вамъ на что? доказывалъ режиссеръ.

— Какъ на что? На чемъ ѣздили-то тогда? Не въ мальпостѣ, чай? На лошадяхъ ѣздили, а?

— Въ Англію-то? Изъ приморскаго города?

Все что было тутъ разразилось бѣшенымъ хохотомъ.

«Фанатикъ» плюнулъ, выбранилъ себя «дурнемъ», и ушелъ въ кулису.

— Господа, позвольте, свѣженькое, сейчасъ курочка снесла! закричалъ Шигаревъ, вскакивая ногами на парапетъ, отдѣлявшій оркестръ отъ креселъ и обращаясь лицомъ къ залѣ:- сидѣлъ я за завтракомъ рядомъ съ однимъ здѣшнимъ помѣщикомъ, фамилія ему Мудрецовъ. Вы, говорю я ему, происхожденія, надо полагать, греческаго? — Какъ же, говоритъ онъ мнѣ на это съ оника — я, происхожу, говоритъ, отъ двухъ греческихъ мудрецовъ Кирилла и Меѳеодія!

— Браво, браво! раздался новый неистовый смѣхъ.

Шигаревъ соскочилъ на полъ, раскланялся, замяукалъ покошачьи, и вернулся за новыми колотушками къ Eulampe.

Гулъ загудѣлъ съ новою силой.

Женни и Ольга входя заткнули себѣ инстинктивно уши.

Ихъ тотчасъ же увидѣли, подбѣжали… Чижевскій, суетившійся въ это время какъ-то особенно усердно подлѣ Глаши, смазливой горничной Лины, подъ предлогомъ пропуска ея въ кулисы съ картонами костюма Офеліи, которые она несла въ уборную своей барышни за сцену, отпрянулъ отъ нея какъ отъ чудовища едва завидѣлъ крупную княжну, и состроивъ невинное лицо пошелъ ей навстрѣчу.

Но она уже успѣла все замѣтить, и тотчасъ же принялась его за это, что говорится, шнынять и жучить. Она была на это большая мастерица. Чижевскій отшучивался, краснѣлъ, начиналъ сердиться, наконецъ, обернувъ противъ нея оружіе, принялся въ свою очередь дразнить ее Анисьевымъ.

Ольгѣ Елпидифоровнѣ чужія «нѣжности» были очень мало забавны. Но она не отымала руки своей изъ-подъ руки Женни; она давно видѣла какъ, не глядя на нее и будто горяча о чемъ-то препираясь съ Факирскимъ, подвигался не торопясь къ проходу между креселъ лукавый Ашанинъ… «Вотъ-вотъ сейчасъ подойдетъ онъ ко мнѣ, какъ ни въ чемъ не бывало, а самъ золъ какъ чортъ, думала она, и начнетъ со смѣшковъ»…

Донъ Жуанъ дѣйствительно былъ «золъ какъ чортъ», золъ на себя, на то что у него теперь ныло и клокотало въ душѣ «изъ-за этой дѣвчонки», за то что не имѣлъ силы переломить себя, не имѣлъ силы «сѣсть опять верхомъ и поѣхать»… «Я буду глупъ съ нею, я чувствую!» повторялъ онъ себѣ съ невыразимою досадой, съ злобнымъ наслажденіемъ помышляя въ тоже время какъ онъ все-таки «свое возьметъ, накинетъ ей арканъ на шею и затянетъ, затянетъ узломъ — непорвешь!»…