«Олива» и «лавръ», Маусъ и Ранцевъ, были уже тутъ, подлѣ нея, съ обычными фразами, со знакомыми вздохами. Никогда еще не казались они ей такъ мелки, такъ ничтожны. «Уѣздъ!» проговорила она мысленно, и ей становилось противно. Ей вдругъ представлялось что она, Ольга, mademoiselle Olga d'Akouline, воспитанная въ перворазрядномъ институтѣ, прирожденная Petersbourgeoise et demoiselle du grand monde, въ первый разъ въ жизни попала въ эту глухую провинцію, въ первый разъ видитъ эти уѣздныя лада, эти смѣшные, взъерошенные усы надо ртомъ армейскаго «капиташки», этотъ черепъ Сократа на булавкѣ воткнутой въ истрепанный атласный шарфъ этого бѣлесоватаго «стряпчаго»…. «Стряпчій!» — и презрительно сжимались ея губы…. «А вонъ тамъ еще лисицей, бочкомъ, крадется этотъ московскій Ловеласъ… И радъ что у него на головѣ цѣлый ворохъ волосъ торчитъ… Такой mauvais genre, и жилетъ не по модѣ»…
— Не довольно ли, Женни? промолвила она громко и пофранцузски, — насъ ждутъ въ гостинной.
Обожатели ея вскрикнули оба разокъ:
— Только васъ, значитъ, и видѣли мы! завздыхалъ ероша волосы свои капитанъ.
— Какія вы однако сегодня жестокія! промычалъ уходя въ свои воротнички «стряпчій».
Ашанинъ былъ уже отъ нихъ въ двухъ шагахъ.
Olga d'Acouline медленно приподняла глаза къ плафону, какъ бы въ первый разъ замѣтивъ изображенныхъ тамъ вакханокъ и нимфъ, и небрежно, но отчетливо произнесла пофранцузски же:
— Не всякій день праздникъ!..
— А «праздникомъ» называется у насъ репетиція? услышала она несносный для нея теперь, насмѣшливо-вкрадчивый голосъ «московскаго Ловеласа».
Онъ стоялъ передъ ней, и смѣялся… смѣялся, какъ бы не признавая то чѣмъ она себя теперь чувствовала, смѣлъ смѣяться съ этимъ кудрявымъ ворохомъ на головѣ и въ старомодномъ жилетѣ… Ее взорвало…
— Не хочу, и не будетъ! сверкнувъ зрачками, отрѣзала она, не глядя на него.
— Но мнѣ и лучше! хладнокровно сказалъ на это Ашанинъ, жадно въ то же время обнимая ее всю короткимъ взглядомъ.
— Это почему? спросила вдругъ, оборачиваясь Женни.- Présentez moi monsieur! сказала она Чижевскому…. Тотъ офиціально произнесъ его имя…
Донъ-Жуанъ почтительно склонилъ голову…
— Почему вы думаете лучше чтобы репетиціи не было?
— Ольгѣ Елпидифоровнѣ главное въ ней — пѣніе, а я, промолвилъ Ашанинъ смиреннымъ тономъ, — у меня слухъ очень нѣженъ, я бы боялся сегодня фальшивыхъ нотъ.
Женни расхохоталась во всю мочь.
— Я никогда въ жизни не фальшивила! мгновенно вскипятившись воскликнула барышня.
— Та, та, та! И Маріо фальшивитъ, не то что ты!
— Я! я! едва могла говорить Ольга;- а я вотъ тебѣ покажу!
И вырвавъ стремительно отъ нея руку свою, она кинулась со всѣхъ ногъ къ оркестру:
— Monsieur Erlanger, mohsieur Erlanger!
Тонкая, сухая, съ ироническою улыбкой и узенькими, длинными усиками надъ едва намѣченною линіей губъ, голова извѣстнаго тогда дирижера Малаго московскаго театра обернулась на нее:
— Mademoiselle, à vos ordres?
— Пожалуста, мою арію! (Она вставляла въ третье дѣйствіе Синичкина арію Вани изъ Жизни за Царя: «бѣдный конь въ полѣ палъ)».- Allegro, и начинайте съ reprise: «къ намъ пришли Поляки»… Я хочу только показать…
— Зейчасъ, зейчасъ, mademoiselle! улыбнулся онъ ей въ отвѣтъ. Музыканты съ видимымъ удовольствіемъ отыскивали свои ноты, — они уже аккомпанировали Ольгѣ наканунѣ. — О, езлибъ у насъ въ театръ былъ такой головъ et des yeux comme èa! говорилъ онъ самъ, прищуривая на нее свои лукавосластолюбивые глазеньки, и вооружаясь своею палочкой.
— Начинайте, начинайте! нетерпѣливо постукивая ногой, торопила его Ольга уже со сцены.
Смычки поднялись…
Что говорится, съ мѣста все унесъ съ собою ея неотразимый, волшебно-страстный голосъ. Можно было все ей простить, все стерпѣть отъ нея за эти всю душу захватывавшіе и необузданные звуки… такъ пѣть могъ только голосъ на зарѣ своей силы, — царственный богачъ, надменно расточающій свои сокровища изъ-за мгновенной прихоти… Резонансъ залы былъ великолѣпный. Словно на пылающихъ крыльяхъ разносилъ онъ этотъ голосъ въ безпредѣльную ширь… Музыканты, блестящими глазами слѣдя за пѣвицей, забыли о своихъ партіяхъ; все сильнѣе, все бойчѣй становился темпъ, — палочка Эрлангера, какъ бы помимо его воли, била неудержимо по воздуху… Ашанинъ упалъ въ кресло въ какомъ то опьяненіи…
прозвенѣли, будто мѣдные колокола, одна за другой, шесть невообразимо ровно и вѣрно отчеканенныхъ нотъ,
и, не давъ себѣ труда кончить, Ольга оборвала на полутактѣ,- и съ горящимъ лицомъ и высокоподымавшеюся грудью:
— Что, фальшивлю! крикнула она со сцены княжнѣ Карнауховой.
— Ахъ, ты судьба прокля… замеръ взрывъ восторга и отчаянія бѣднаго капитана Ранцева среди кликовъ и плеска всей залы…
Ольга сбѣжала внизъ, и подхватила опять подъ руку Женни:
— А теперь пойдемъ, ты все теперь видѣла и слышала; сейчасъ будутъ звонить ко второму завтраку, — пора, пора!..
— Mesdames и господа позвольте!
Къ нимъ подбѣжалъ Духонинъ:
— Извѣстно ли вамъ насчетъ сегодняшняго обѣда?
— Что такое?