Четверть века назад. Часть 1

— Не хотите ли вы къ намъ придворнымъ «безъ рѣчей» въ королевскую свиту; — у насъ тутъ лишніе костюмы есть? предложилъ Свищевъ Карнаухову.

— Въ самомъ дѣлѣ? Толя такъ и вскинулся.

— Впору имъ будетъ одинъ, точно! сказалъ портной, присланный съ костюмами отъ Петра Степанова, мѣряя его глазомъ.

Студентскій сюртукъ и галстукъ Толи уже летѣли на полъ…

— Николай Игнатьичъ, заговорилъ изъ-за своихъ ширмъ Акулинъ, — не знаете, старичокъ нашъ, Василій Григорьичъ здѣсь? Я нарочно просилъ княгиню дозволить ему пріѣхать. Потому для него прослушать Гамлета, — пенсіи ненужно!

— Здѣсь, здѣсь, отвѣтилъ Свищовъ, — сидитъ, старый трубадуръ, одинъ-одинехонекъ въ пустомъ театрѣ, сіяетъ своей лысиной въ ожиданіи когда люстру зажгутъ.

— Это Юшковъ, Василій Григорьичъ, смотритель училища? спросилъ капитанъ Ранцевъ, — первый нумеръ старина, скажу вамъ-съ!

— Идеалистъ! засмѣялся Елпидифоръ;- Жуковскаго Эолову арфу читаетъ, обливается! «Владыка Морвены»… Очень это для него чувствительно…

Актеры спѣшили одѣваться. Словно полотно подъ быстрою рукой живописца, сѣроватый фонъ уборной убирался съ каждою минутой все богаче и пестрѣе яркими цвѣтами атласныхъ колетовъ и бархатныхъ мантій, бликами золота по шитью, кистямъ, эфесамъ шпагъ, мельканіемъ вѣющихъ перьевъ на высокихъ беретахъ. Самыя лица, наружности какъ бы красивѣли и облагораживались подъ необычнымъ покроемъ иныхъ, болѣе живописныхъ временъ. Одинъ злополучный Розенкранцъ-Вальковскій, размалеванный по его указанію «придворнымъ красавцемъ» и вмѣстѣ съ тѣмъ «злодѣемъ», выходилъ, по выраженію Ашанина, «не то полишинель, не то лубочный чортъ». Самъ Ашанинъ, въ бѣломъ пополамъ съ пунцовымъ атласномъ колетѣ и такихъ же haut de chausses, въ пунцовой бархатной мантіи и беретѣ подъ панашемъ изъ бѣлыхъ марабу, былъ невыразимо красивъ.

— Послушайте, голубчикъ, говорилъ ему торопливо Духонинъ, помѣшанный на «сценической правдѣ», — что вы въ этомъ уборѣ заполоните на смерть сердца всѣхъ нашихъ зрительницъ — о томъ спора нѣтъ; но подумайте, годится ли такое великолѣпіе «бѣдному, незнатному другу Гамлета?» — Вѣдь это прямо въ текстѣ сказано.

— А вы объясните имъ, зрительницамъ: принцъ Гамлетъ въ траурѣ по отцѣ; такъ онъ-молъ съ плеча своего старое платье все отдалъ донашивать другу своему Гораціо, отвѣчалъ со смѣхомъ красавецъ, откровенно любуясь на себя въ зеркало.

— Ваня, крикнулъ онъ съ мѣста Вальковскому, — вспомни, сдѣлай милость, въ сценѣ твоей и Гильденштерна съ Гамлетомъ опять въ дурацкомъ азартѣ твоемъ не наступать на Сережу такъ что ему хоть въ кулису отъ тебя уходить приходится!

— А ты бы, отгрызся Вальковскій, — лучше за Свищовымъ глядѣлъ, когда онъ въ вашей сценѣ съ Тѣнью говоритъ Гамлету:

Я бѣдствія отечества предвижу, принцъ,

и въ порывѣ чувства хлопъ наотмашъ принца по животу!

— А чти жь это «бѣдствіямъ отечества» мѣшаетъ? нагло захихикалъ тутъ же Свищовъ.

— А то что я буду покорнѣйше просить васъ умѣрять необузданность вашихъ движеній, когда вы на сценѣ со мной! неожиданно для него выговорилъ ему Гундуровъ, выступая изъ-за ширмъ за которыми одѣвался.

— Что же это такое, наставленіе? попробовалъ было захрабриться онъ.

— Принимайте какъ хотите! отрѣзалъ въ отвѣтъ Сергѣй, блеснувъ глазами и безсознательно дѣлая шагъ впередъ.

Изо всѣхъ концовъ уборной испуганно обернулись на него взгляды товарищей: они такъ мало ожидали отъ него этого рѣзкаго, вызывающаго тона…

Онъ былъ уже одѣтъ въ своемъ траурномъ костюмѣ Гамлета, съ неподвязаннымъ, по традиціи, спускавшимся съ одной ноги чулкомъ и длинными концами подвязки на другой, въ вырѣзномъ, низко лежавшемъ подъ свободно двигавшеюся высокою бѣлою шеей шитомъ воротничкѣ, и съ чернымъ по колѣна плащемъ, небрежно падавшемъ съ лѣваго плеча. Опущенные свѣтлые усы и легкая бородка клиномъ, удлинняя лицо, придавали ему какую-то сурово-болѣзненную вдумчивость; темный, слегка проведенный тушью, очеркъ по бровямъ и подъ нижними вѣками усугублялъ блескъ и игру зрачковъ: сѣрые глаза Гундурова казались совсѣмъ черными… Весь обликъ его въ этомъ видѣ выражалъ какое-то скорбное величіе, смѣсь прирожденной, законной горделивости и удрученія безконечною, неисходною тоской…

Съ перваго взгляда на него подъ этимъ обликомъ всѣмъ будто сказалось что онъ имѣетъ право на эту поразившую ихъ, надменную и раздраженную рѣчь…

Свищовъ не нашелъ слова отвѣтить, да и не успѣлъ бы… Вальковскій сорвался съ кресла, на которое уже одѣтаго посадилъ его опять подъ щетку Василій Тимоѳеевъ, и съ недофабренною бровью кинулся къ пріятелю:

— Сережа, гляди же, если ты теперь съ этою божественною рожей да не сыграешь мнѣ такъ чтобы всѣхъ Гарриковъ за поясъ заткнуть, я тебя задушу!..

— А цѣпь же ваша гдѣ, Гундуровъ? подбѣжалъ къ нему съ другой стороны съ этимъ вопросомъ Духонинъ.

— Цѣпь? У меня никакой цѣпи нѣтъ, отвѣтилъ онъ, недоумѣвая.

— Помилуйте, да вѣдь это классическая необходимость для Гамлета, — цѣпь съ портретомъ на ней отца въ медальйонѣ, какъ же это вы забыли? Надо бѣжать сейчасъ достать гдѣ-нибудь!..