Четверть века назад. Часть 1

— Если позволите, тетя, поспѣшно отвѣтилъ онъ, — я дѣйствительно немного усталъ…

Она долго, сжавъ руки, глядѣла ему вслѣдъ. Глубокая морщина сложилась между ея бровями, и нижняя губа слегка шевелилась, будто шептала она что-то про себя… Да, она это не предвидѣла, — и глубоко упрекала себя за то… Но чѣмъ могла бы отвести она отъ него это?… Она уберегла его до сихъ поръ отъ всѣхъ соблазновъ молодости. Чистая и строгая жизнь его не знала до сихъ поръ тѣхъ увлеченій, которымъ отдается обыкновенно юность въ его годы… Ужъ не ошибка ли была это съ ея стороны? спрашивала себя теперь въ тревогѣ Софья Ивановна; то что такъ долго удавалось ей сдерживать въ немъ прорвалось, и польется теперь кипящимъ, неудержимымъ потокомъ… Она предвидѣла: онъ весь теперь тамъ будетъ, онъ отдастся ей всѣмъ этимъ дѣвственнымъ сердцемъ своимъ!.. И что сказать, какъ упрекнуть его за то? Онъ правъ, къ несчастію правъ, — она, эта дѣвушка, она прелестна, она ее, старуху, очаровала съ перваго раза, она похожа на отца своего, который… Они стоятъ другъ друга съ Сережей… Но вѣдь это не возможно, — достаточно только разъ взглянуть на эту Аглаю, на это дѣтище разбогатѣвшаго кабатчика, можно ли допустить чтобы она дочь свою, княжну, согласилась когда нибудь отдать за профессора! Она къ тому же уже порѣшила судьбу своей дочери, — Софья Ивановна имѣла основаніе предполагать это… Горе, униженія, одно мучительное, горе принесетъ ему эта любовь… И нечѣмъ теперь оторвать, некуда увезти, услать его отъ неотразимаго соблазна! Какъ же спасти его, спасти отъ ожидающаго его отчаянія? Неужели нѣтъ средства?….

Она судорожно хрустнула сжатыми пальцами, обернулась на образа подъ наплывомъ какой то смертельной тоски, — и прошептала:

— Владычица небесная, осѣни его твоимъ покровомъ!..

X

Долѣе трехъ дней не въ силахъ была Софья Ивановна удержать племянника въ Сашинѣ. Онъ видимо томился, скучалъ, избѣгалъ разговоровъ, уходилъ съ утра въ дальнія поля, опаздывалъ къ обѣду… «Онъ весь тамъ, онъ уже весь ея, намъ съ тобою уже ничего не осталось отъ него, Биби,» отвѣчала она, подавляя слезы, на вопросительное чириканье своей канарейки, сидя съ ней по цѣлымъ часамъ одна въ уютной свѣжей комнатѣ, въ которой онъ — тутъ, рядомъ съ ея постелью, за этими старыми лаковыми китайскими ширмами, — спалъ до девяти-лѣтняго возраста въ своей маленькой кроваткѣ, гдѣ каждый уголъ напоминалъ ей его дѣтство, его первый лепетъ и первыя ласки… Но не въ характерѣ Софьи Ивановны было тосковать и плакать. «Волку прямо въ глаза гляди!» любила говорить она въ трудныя минуты жизни, — и прямо шла на него, на этого волка. И къ этотъ разъ поступила точно также: встрепенулась разомъ, отерла слезы, надѣла свое праздничное, шелковое, не то табачнаго, не то гороховаго цвѣта, платье, которое называлось у нея поэтому «la robe feuille morte de Madame Cottin,» [8] — велѣла заложить фаэтонъ, и послала горничную сказать Сергѣю Михайловичу что она собирается въ Сицкое…

Онъ тотчасъ же прибѣжалъ, и безъ словъ кинулся обнимать ее. Глядя на его молодое, радостно сіявшее лице, Софья Ивановна вдругъ упрекнула себя въ. эгоизмѣ. «Въ сущности, молвила она внутренно, — я во всемъ этомъ болѣе о себѣ чѣмъ о немъ думала, и вслѣдствіе этого преувеличивала, можетъ быть, препятствія которыя ожидаютъ его тамъ… Неодолимы ли они въ самомъ дѣлѣ? Или это только мнѣ кажется такъ, потому, что тогда я лишусь его, лишусь совсѣмъ… Но развѣ эта минута не должна была придти для меня рано или поздно, развѣ я давно не готовилась къ ней?.. Нѣтъ, тутъ дѣло идетъ не о моемъ, а о его счастіи, надо дѣйствовать!.. А тамъ — посмотримъ!..»

Черезъ часъ тетка и племянникъ выѣхали вдвоемъ въ новенькомъ, легкомъ фаетонѣ, запряженномъ четверкою молодыхъ, выхоленныхъ караковыхъ лошадокъ въ щегольской сбруѣ, и Гундуровъ съ какимъ-то еще не испытаннымъ имъ доселѣ чувствомъ ребяческаго тщеславія подумалъ что «вотъ они какъ парадно подкатятъ подъ широкое крыльцо Сицкаго,» — и тотчасъ же, слегка покраснѣвъ, сказалъ себѣ; «какъ мелко бываетъ однако на душѣ человѣка, даже въ лучшія его минуты.» Онъ какъ-то очень ясно сознавалъ, что для него пришли эти «лучшія минуты.»

Добрыя лошадки домчали ихъ безъ передышки до самаго казеннаго лѣса, уже знакомаго нашему читателю, за которымъ начинались владѣнія Шастуновыхъ. Тамъ, по узкой и изрытой подсыхавшими колеями дорогѣ, приходилось по неволѣ плестись шажкомъ.

Громкій крикъ понесся имъ на встрѣчу, едва въѣхали они въ лѣсъ. Чей-то надрывающійся голосъ лился перекатами по лѣсному пространству, еще не внятный, но несомнѣнно грозный… Кто-то гнѣвался противъ кого-то очень сильно.

— Что тамъ такое? привсталъ невольно Гундуровъ.

— Левизоръ, стало быть, дѣйствуетъ; на счетъ порубки, стало быть, объяснилъ съ козелъ Ѳедосей. Кучеръ дернулъ вожжами, четверня прибавила шагу…

Послышались уже явственно слова:

— Не видишь, распротоканалья ты эдакая, не видишь? А вотъ я тебѣ покажу! звенѣлъ, словно надтреснутая труба, разъяренный начальственный баритонъ.