Четверть века назад. Часть 1

— Винокурня сгорѣла! На двадцать тысячъ убытка! Управителя въ острогъ посадилъ; пусть судятъ! Мошенникъ! не доглядѣлъ!.. Что княгиня?

— Ничего…. Все та же! — Губы князя презрительно сжались.

— А именинница?… Милое дитя!.. И не дождавшись отвѣта:- изъ Петербурга ничего не получалъ?

— Ничего!.. Анисьевъ этотъ здѣсь, добавилъ помолчавъ князь Ларіонъ.

— Пріѣхалъ? Давно?

— Вчера вечеромъ.

— Ну, и что?

Князь помолчалъ опять….

— Княжнѣ онъ не нравится, промолвилъ онъ наконецъ.

— Ну, и не надо! пропѣлъ тотъ:- милое дитя!.. Ты ему и скажи: не хочетъ

— За то мать… разлюбезная невѣстушка моя, безъ ума отъ него!

— Пусть сама и выходитъ! засмѣялся графъ, приподнимая кверху свои ладони и съ палкою, которая, какъ видно, на эти случаи задѣта у него была ремешкомъ за большой палецъ правой руки. — Она не умная! подмигнулъ онъ князю, — а отецъ ея, я его зналъ, плутъ былъ, а умный! Покойный Канкринъ, Егоръ Францычъ, говорилъ мнѣ: «когда, патушка, умру, на мѣсто мое сажайте мошенника этого, Раскаталова! Онъ и себя, патушка, не забудетъ, и Россію поміру не пуститъ»!..

Разговоръ, какъ всегда у нихъ, перешелъ на старое, общее имъ время; вспомянуты были Двѣнадцатый годъ, Тарутино, князь Михайло Илларіоновичъ, и въ заключеніе «благодѣтель», молодой герой, графъ Николай Михайловичъ Каменскій, при которомъ графъ былъ адъютантомъ, и который умеръ на его рукахъ, отравленный чашкою чая изъ рукъ жены французскаго консула въ Букурештѣ….

Такъ дошли они до дому.

— Хорошо! Весь вспотѣлъ! улыбался счастливою улыбкой графъ, входя въ отведенный ему покой…. — Игнатъ! кликнулъ онъ своего камердинера, — оботри и причеши!.. Онъ сѣлъ предъ зеркаломъ… — Я больше не завиваюсь! почелъ онъ почему-то интереснымъ знать князю Ларіону, и ткнулъ пальцемъ на три сѣдые волосика торчавшіе у него на затылкѣ.

— Я васъ оставлю, почтенный другъ, сказалъ князь, — вы, можетъ-быть, отдохнуть захотите?

— Нѣтъ, не хочу! Въ коляскѣ выспался! пропѣлъ тотъ, — а ты ступай по своимъ дѣламъ! Я своими займусь!

Чижевскій показался въ дверяхъ комнаты.

— Ростиславъ, здравствуй! Какъ играешь на театрѣ?

— Увидите сами вечеромъ, ваше сіятельство, отвѣтилъ весело молодой человѣкъ, — въ грязь лицомъ не хлопнемся, Москвы не посрамимъ!.. А вы какъ съѣздили?

— Винокурня сгорѣла! Мошенникъ управляющій! Подъ судъ отдалъ!.. А просьбу мѣщанки здѣшней разобралъ? вспомнилъ онъ.

— Какъ же-съ! И всѣхъ кого нужно вызвалъ.

— И гдѣ они?

— Здѣсь, ваше сіятельство, еще со вчерашняго вечера, я такъ и назначилъ на случай, — какъ и вышло теперь, — вы рано сюда пріѣдете.

— Распорядительный! мигнулъ на него графъ входившему Шажкову.

Шажковъ только губами повелъ.

Цѣлый рядъ слугъ, подъ предсѣдательствомъ Vittorio, вносили въ это время въ комнату на тяжелыхъ серебрянныхъ подносахъ чай, кофе, со всевозможными къ нимъ печеньями и снадобьями, и полный завтракъ изъ холодныхъ блюдъ.

— Завтракать хочете? спросилъ старикъ своихъ чиновниковъ.

— Нѣтъ-съ, для меня рано, отвѣчалъ Чижевскій, — а чаю я выпью.

— И я ничего утромъ не ѣмъ, кромѣ чай пью! — ладони торжественно приподнялись, — будемъ пить чай, а ты мнѣ про мѣщанку доложи!

— Слушаю-съ.

Они усѣлись за столъ.

XXXVI

— Просительница, началъ Чижевскій, — Ирина Михайлова, жена серебрянныхъ дѣлъ подмастерья, Степана Ѳирсова, бабенка, какъ изволите увидѣть, лѣтъ двадцати, и собою весьма не дурна, усмѣхнулся молодой чиновникъ.

— Замѣтилъ! подмигнулъ на него Шажкову графъ, находившійся въ отличнѣйшемъ расположеніи духа.

Шажковъ счелъ нужнымъ цѣломудренно опустить глаза.

Чижевскій продолжалъ:

— Отецъ ея покойный торговалъ въ Москвѣ, въ рядахъ, и оставилъ кой-какія деньги. Послѣ его смерти вдова его переѣхала на житье на родину свою, въ здѣшній городъ, гдѣ у нея домъ свой. Тутъ Ирина въ прошломъ году познакомилась съ теперешнимъ супругомъ своимъ и, нѣсколько противъ воли матери, вышла за него замужъ, получивъ въ приданое тысячу рублей. Мужъ же ея до этого своего брака служилъ въ подмастерьяхъ у единственнаго здѣсь въ городѣ серебренника, Осипа Власьева, по прозвищу Зарѣза, съ женою котораго онъ въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ находился — въ нѣжныхъ отношеніяхъ.

— Старая она? повелъ нижнею губой графъ.

— Не молода-съ!

— Дуракъ! засмѣялся онъ. — А векселя кому даны?

— Этой, вотъ самой, Аннѣ Прохоровой Власьевой, и дѣйствительно, по всей вѣроятности, должно-быть безденежные, такъ какъ по свѣдѣніямъ которыя я затребовалъ отъ городничаго, Ѳирсовъ въ деньгахъ не нуждался, имѣетъ тутъ же въ городѣ отца, человѣка довольно зажиточнаго, и самъ скромный, трезвый и, по всему видно, очень глуповатый малый, котораго эта madame Зарѣзъ, что называется объѣхала со всѣхъ сторонъ. А Власьевы сами, по недостатку работы въ уѣздномъ городѣ, едва концы съ концами сводятъ.

— Сколько и на какую сумму векселя? запѣлъ графъ.

— To-есть заемныя письма? пояснилъ Чижевскій:- коммерческихъ векселей Ѳирсовъ, какъ подмастерье, выдавать не въ правѣ.

— Все равно, обязательства далъ! На сколько?