- Я курю, - я показала сигарету.
- Курить вредно, - сказала Раечка нравоучительно и спряталась. Я стряхнула пепел в засохший фикус.
Мы все-таки завалились втроем в одну постель в той питерской квартире, и это было отвратительно. Во-первых, физически тяжело, во-вторых, скучно. Хорошо было разве что наутро проснуться всем вместе, с одной стороны Дани, с другой - Макс, и ощущать это горькое счастье, что все уже кончилось, и за ночь мой Харон перевез меня наконец-то на другой берег.
- Это глупо и жестоко, - Стеллочка вышла на балкон и села на санки рядом со мной - попы нам это позволяли. С нею выскочила и Герка, завертелась, принюхалась.
- Жестоко сидеть и курить? - уточнила я, - Просто сидеть и курить?
- Жестоко воспитывать в нем чувство вины, - пояснила Стеллочка свою мысль, - Данька не виноват. А то, что ты от него хочешь - жестоко и неправильно. Ты должна надеть на себя веселое лицо и выйти попрощаться с ним, нормально, а не с ликом мученицы.
- Я постараюсь, - отвечала я тихо, - я просто набираюсь сил.
- Я все знаю, - призналась Стеллочка, - Я все видела и боялась за вас. И очень хорошо, что у Даньки получилось уехать - все это нужно было как-то закончить, разорвать. Так лучше, правда.
- Я знаю, - ответила я бесцветным голосом. Она говорила о нас - уже в прошедшем времени.
Стеллочка встала и ушла, Герка засеменила за ней следом. Я посидела еще немного и тоже пошла в комнаты, и плед волочился за мной, как хвост за крокодилом. Дани пытался впихнуть в рюкзак клюшки для гольфа.
- Спорим, их не пропустят, - сказала я - нормальным человеческим голосом.
- Куда они денутся, - отмахнулся Дани.
- Макс приедет тебя проводить? - спросила я.
- Более того - Макс отвезет меня в аэропорт. А тебя потом подбросит до дома, до твоего или своего, куда ты захочешь.
- Я не поеду, - сказала я тихо, - для меня это слишком тяжело.
- Как хочешь. Я позвоню тебе как только прилечу, из автомата в аэропорту. Ты же будешь дома?
- Конечно, буду, завтра суббота.
- Мало ли, светская жизнь затянет...
Я пожала плечами и села на край кровати.
- Мы еле доезжаем до работы, -
а там суббота, пять часов утра
(в аду нередко пять часов утра),
и к нам в окошко зяблик прилетает
и легкие по зернышку клюет. *
(Автор - Линор Горалик)
- Твое? - спросил Дани.
- К сожалению, нет...
Дани подсел ко мне и обнял меня за плечи:
- Я люблю тебя, систер.
- И знаешь, что это нелепо и неправильно?
- И преступно? Да, знаю.
Он ушел, со своими чемоданами, рюкзаками и клюшками для гольфа, и я лежала поперек его кровати и ждала. Он позвонил в пять утра, из автомата в аэропорту, как и обещал. В аду нередко пять часов утра...
Я, наверное, всю жизнь, закрывая глаза, буду видеть теперь эту крепость и черную воду перед нею...
1739,40 (зима). Разбиться или сгореть
- Господа, мы получили высокий агреман, - важно проговорил Ласло, заворачиваясь в простыню, как в тогу - он только что отмылся от черной желчи очередного пациента и теперь вытирался и сох.
- С каких пор ты у нас посол? - подивился Аксель, - или же ты теперь к дипмиссии приписан?
Трое друзей сидели в каморке Ласло, переодевались в домашнее и готовились отправиться спать - после не самого тяжелого трудового дня.
- Люблю красивые слова, - признался Ласло, - мой - не побоюсь этого слова - коллега господин Климт, личный хирург господина обер-гофмаршала, приглашает нас с тобою на придворное празднество по поводу Белградского мира. А тебя, Копчик, мы уж как-нибудь с собою протащим.
- Эти дуры ледяные на реке - они ради праздника, говорят, строятся. Свадьба там будет, - вспомнил Копчик. Вот уже несколько недель на Неве - из окошек крепости было их видать - прямо на льду возводились причудливые здания и фигуры, - Знать бы еще, чья там будет свадьба.
- Да хоть собачья, - ухмыльнулся Ласло и повесил на крюк свой кожаный фартук, - Главное, повеселимся, на персон посмотрим, пока они еще нарядные и не у нас в гостях.
- Да, чует мое сердце, скоро настанет горячая пора, - вздохнул Аксель, - последние деньки мы спокойно досиживаем и ночами дома спим. Одолжи мне такой фартучек, Ласло, очень он у тебя удобный.
- Да бери хоть два, - разрешил Ласло, - тебе пойдет. Особенно на голое тело. Клиент будет в ажитации.
- И при агремане, - поддразнил его Копчик, - а зачем нас доктор Климт приглашает?
- Человеколюбие, - пояснил Ласло, - лед, скользко, праздник. Пьяные придворные, разбитые носы, отмороженные жопы. Праздник, понимаешь? Боится человек, что один со всеми калеками не управится. С ним там доктор Лесток еще будет, хирург ее высочества цесаревны, но этот не помощник, сам первый пьяница. Хотя врач он хороший, - Ласло знал теперь всех докторов в столице и до крайности этим гордился.
- А кто монструозов ледяных на речке настроил? Опять гофмаршал, любитель смертельных горок? - спросил Копчик, - или не знаешь ты?
- Представь, не гофмаршал, - отвечал Ласло, - новая звезда, егермейстер Волынский - организатор сего феерического действа. Обещают салют и горящую нефть. И море глинтвейна, само собою.
- Как же так? Праздник - и обер-егермейстер? Он же по коням и собакам? - удивился Копчик.