- Прокопов, как хорошо, что ты уже на службе, - обрадовался секретарь, - И с какой корзиночкой! Прячь корзиночку и спеши за мной, у нас Половинов опять рухнул от духоты. Я бы гнал его в три шеи, дохлятину! Пойдем, сядешь писать - мы как раз отпустили графа фон Мюниха в камеру, - секретарь увидел молящие глаза Кошкина и шепотом проговорил, - Восемь - он всех закладывал напропалую, за это пришлось снять два пункта. Пойдем, Прокопов - тебя ожидает очередной арестант, приберегали его для тебя, можно сказать, на сладкое.
- Кто это, ваше благородие? - спросил Копчик, уже догадываясь сам.
- Соляной вор, или господин Тофана. Прекрасный обер-гофмаршал Левенвольд, увы, уже не такой прекрасный, как прежде - от страха он сделался серого цвета.
- А отчего соляной вор, ваше благородие? Ведь не успею материалы зачесть, хоть подскажите!
- Разграбил вверенные ему соляные копи, - пояснил нетерпеливо секретарь, - Пойдем же, хватит телиться, отдавай корзинку Кошкину!
Копчик с тоскою передал Кошкину корзинку, шепнул:
- Смотри, все не жри! - и потрусил за начальством по темному, узкому коридору. В камере за столом сидели уже Сам, Андрей Иванович, и еще два судьи, наспех назначенные из придворных пустоцветов - Копчик толком и не помнил их фамилий, - а Половиновское место пустовало. Копчик низко склонился перед высоким судом и с удовольствием занял это пустое место. Николай Михайлович пристроился на другом конце стола. В дальнем углу камеры зловеще чернела дыба, красноватая в отблесках жаровни, и Аксель, лысый и страшный, в прозекторском кожаном фартуке, любовно перебирал играющие бликами инструменты. За дверью послышался топот, затем робкий стук.
- Введите арестованного! - звонко и торжественно провозгласил секретарь.
- Арестованный Левенвольд! - отозвался так же весело и торжественно конвоир, и втолкнул в камеру узника.
- Садитесь, дружочек, в ногах правды нет, - ласково обратился Андрей Иванович к трясущемуся гофмаршалу. Тот рухнул на стул - и Копчик не смог отвести от него глаз. Он лишь однажды видел гофмаршала так близко - в обманном зеркале в доме Десэ, когда фарфоровое личико в обрамлении белых локонов вдруг оказалось совсем рядом и гофмаршал, не видя Копчика, ему подмигнул. Тот гофмаршал был белый, воздушный и хрупкий, как мейсенский кофейник. Сейчас на стуле сидел неопрятный дядька с вороньим гнездом на голове, с запавшими висками и щеками, серыми и провисшими, словно у извлеченного из земли трупа. Прекрасные вишневые глаза его ввалились и смотрели жалко, как у больной собаки. Люди меняются в крепости, и живые прежде смерти делаются мертвыми - вот что подумал о гофмаршале Копчик.
- Что с вашим кафтаном, милостивый государь? - тихо, вкрадчиво и почти нежно поинтересовался Андрей Иванович - такова была его манера допрашивать. На гофмаршале и в самом деле не было кафтана - только кораллово-золотой камзольчик и уже не совсем белая, хоть и по последней парижской моде, рубашка. На чулках тоже виднелись какие-то разводы и стрелки, а золотые туфельки были порядком затоптаны.
- Я подарил жюстикор вашим гвардейцам, - бесцветным голосом по-немецки проговорил гофмаршал, - им очень его захотелось, - он произнес это без гнева, механически.
- Хрущов, разберись, - Андрей Иванович полуобернулся к секретарю и чуть прибавил металла в свой голос, и тут же вернулся к гофмаршалу - с интонацией, мягкой, как пух, - Душа моя, прошу вас, говорите по-русски, я знаю, что вы это можете. Канцеляристу легче будет записывать за вами.
Гофмаршал коротко кивнул - и Копчик понял, что именно в нем не то. Он не казался напуганным, он был очень болен, и дрожал не от страха, а от озноба.
- Что я должен подписать? - гофмаршал закинул ногу на ногу и сцепил на колене трясущиеся черные пальцы, - Я все подпишу, даже не читая, - он говорил по-русски, картавя и захлебываясь в шипящих, и с непривычки переставлял буквы в словах на несвойственные им места.
- Так не годится, золотко мое, - вздохнул Андрей Иванович почти сочувственно, - Мы вместе с вами пройдем по этой дорожке от начала и до конца. Я хорошо вас знаю, но так уж заведено у нас - назовите себя, сколько вам лет, кто вы, где проживаете.
Аксель в своем углу красноречиво звякнул щипцами, и арестованный наконец-то его увидел. Тонкие губы его сложились в подобие усмешки, и он заговорил, как говорит на службе своей гофмаршал - отчетливо артикулируя каждое слово, со спокойным достоинством и глубоко запрятанным отвращением:
- Огастас Рейнхольд фон Левенвольде из дома Малла, обер-гофмаршал императорского двора и управляющий Российскими соляными копями, родился на мызе Раппин в одна тысяча шестьсот девяносто... - гофмаршал сглотнул, еще крепче вцепился пальцами в колено, - девяносто третьем году от рождества Христова.
- Ого, - посчитал Андрей Иванович, - признаться, я полагал, что вы гораздо моложе.
- Увы, - без выражения проговорил гофмаршал, - а проживаю я теперь в вашей крепости, оттого, что в мой дом уже въехал всеми своими телесами господин Разумовский.