Четвертая стрела (СИ)

Он так и произнес по-русски это "телесами", и один из судей не удержался и хихикнул в кулачок. Андрей Иванович осуждающе покосился и упустил момент - гофмаршал смежил веки и, как пепел от сгоревшей бумаги, осыпался на пол со стула - конвойный не успел его подхватить.

- Пушнин, взгляните! - позвал секретарь, да Аксель и сам ринулся к арестованному, расстегнул ворот, потрогал пульс.

- Тут лекарь нужен, - Аксель взял горячую руку, тонкую и иссеченную до локтя вертикальными старыми шрамами, - Он весь горит, как бы не помер.

- Что за следы? - Андрей Иванович перегнулся через стол и смотрел на шрамы, и судьи тоже встали и принялись смотреть, - Он что, убить себя пытался?

- Напротив, ваша светлость, - Аксель взял вторую руку безжизненного гофмаршала и закатал рукав, - Это следы от медицинских стилетов, господин Левенвольд вводил себе антидоты от ядов.

- Что есть антидоты? - спросил один из судей.

- Суть противоядие, ваша светлость, - отвечал Аксель, - сколько шрамов - столько раз жизнь сего господина была в опасности.

Аксель взял среди инструментов тряпицу со спиртом, смочил арестованному виски, гофмаршал открыл глаза - темные, страшные, в половину истаявшего лица - и вдруг узнал его:

- Вот видите, дьявол, вот вы и ошиблись - все давно закончилось, - сказал он по-французски, и голос его шуршал, как осыпающийся песок.

- Бредит, - пояснил окружающим Аксель.

- Несем арестованного в камеру и заводим следующего, - скомандовал строго и четко Настоящий, - а эту дохлятину пусть осмотрит доктор Ковач, вызовите его из мертвецкой. Некогда чучкаться, у нас на очереди еще трое.

Ласло был готов к тому, каким увидит гофмаршала, а что до отравленных тофаной - в свое время приснопамятный господин Рьен поставлял их для мертвецкой изрядно. Так что серое лицо и кожа, обвисшая, как у трупа, не стали для доктора сюрпризом. Гофмаршал валялся на койке с запрокинутой головой, и нос торчал, как у мертвого. Ласло снял с пояса флягу с ромом, открыл коробочку с протвоядием...

- Что ты ему даешь? - встрепенулся караульный.

- Лакрицу, все равно ведь помрет, - легкомысленно отвечал Ласло, - хочешь, и тебе дам? - он показал издалека черную пилюлю, и конвойный сморщился:

- Пусть сам жрет, не надо мне, противная она.

Арестованный скосил глаза на пилюлю и приподнялся на своем позорном ложе.

- Вот и замечательно, - похвалил его Ласло и протянул пилюли и флягу, - Пейте, друг мой, и не кочевряжьтесь, - и шепотом добавил по-французски, - если вы умрете, мой приятель будет плакать, а я того не хочу.

- Пусть не плачет, - Левольд взял лекарство и проглотил его с детской покорностью, - во мне столько ядов, что новые уже не действуют. Я весь ими пропитался.

- По-русски говорите, а не то выведу, - напомнил караульный.

- Я не хотел бы умереть прежде, чем красиво взойду на эшафот, - на своем смешном русском продолжил гофмаршал, - глупо пропустить свой самый главный, самый торжественный выход. Актеры выходят на поклон после спектакля, чем я хуже? - голос его звучал слабо, но при этом высокомерно, и Ласло сделалось жалко и смешно.

- Как же вас угораздило - вдруг так отравиться? - спросил он доверительно, и гофмаршал нахмурился:

- Вы пришли лечить меня или исповедовать? Заберите вашу фляжку, - он бросил флягу, и Ласло ее поймал, - Я помню вас, доктор, вы ловили придворных на моей горке. Спасибо вам - и за это тоже.

Он не помнил ни черной мессы, ни гаданий, ни детского праздника - только встречу на горке, наверное, горка запала ему в душу. И, конечно же, господин Рьен не вспомнил своего прозектора - ведь он всю дорогу в упор его не видел.

- Рад был помочь вам, ваше сиятельство. Выздоравливайте.

- Постараюсь взойти на эшафот во всем своем прежнем блеске, - гофмаршал улыбнулся, и детская жемчужная улыбка преобразила его мертвое землистое лицо, - Перед казнью я могу исповедаться вам - вместо попа, если Лизхен мне позволит. Вы же не будете против, доктор?

- Почту за честь, - Ласло поклонился, обуреваемый смешанными чувствами, - попробуйте поспать, пока вас опять не увели.

- Я постараюсь, - тихо ответил гофмаршал, покорно откинулся на свою койку и прикрыл веки. Ласло вышел за дверь - конвойный задвинул за ним засовы.

"Милейший убийца, - думал Ласло, - очаровательный комедиант. Все спешат к нему на помощь, все стремятся его спасти. Хороший был шпион у господина Остермана. Герцога только жаль, так его любил, так защищал, бесхитростная душа..."

В прозекторской ждали его Аксель и Копчик с корзинкой - в допросах наступил перерыв.

- Что в корзинке? Пироги? - Ласло вытянул один расстегай и впился в него зубами, - Копчик, ты знал, что женат на богине?

- Догадывался, - скромно признался Копчик, - Как ты ешь в прозекторской?

- Мне тут больше достанется, - ухмыльнулся Ласло, - но, если вам здесь тошно, пойдемте к вам наверх.

- Там содом и гоморра, - отмахнулся Аксель, - все бегают, везде шурудят, всем чего-то надо. Обожрать готовы на раз-два. Пойдемте на стену, холодно, зато не воняет.

- Ты скажи - помер гофмаршал? - вспомнил Копчик, - Или опять его ждать на допрос?