Четвертое измерение

— Дама не танцует, — произнес я с ударением, и юноша изобразил на своем лице глупую гримасу — наверное, главным образом по поводу моей ритуальной фразы. Качая головой, он исчез в темном зале, а я определенно был посвящен в звание того, кто в тот вечер имел на Юлию преимущественное право.

— Может быть, тебе бы очень хотелось, чтобы было правдой то, что на самом деле неправда. Скажи, заставлял тебя когда-нибудь Юрай делать то, чего ты сама не хотела, что было против твоей воли?

— Нет… хотя нет, да. Да и нет. То есть это все сложней. У него есть на то право.

— Ты можешь объяснить это попонятней?

Она глубоко вздохнула, и затем — алкоголь уже снял в ней все барьеры и препоны, заборы и заборчики и тайные задвижки и замки — ее откровенность превзошла даже меру моей почти безмерной охоты признаваться и принимать признанья.

— Вы не думайте, что я в самом деле такая, как выгляжу. Может быть, и я пережила кое-что, как та женщина, что отдала квартиру. Я в восемнадцать лет родила… Теперь ребенку шесть лет.

— Шесть лет?

— Погодите, дайте мне досказать… Отец живо смылся, а я того ребенка вовсе и не хотела. Когда я рожала, около меня находился какой-то молодой врач, практикант. Он принял младенца и тут же — уж не знаю, может, он думал, что я ничего не осознаю, но все равно, он был идиот, — тут же сказал: «Господи боже, отродясь такого не видывал!» Я почувствовала, что родила чудовище, приподнялась, чтобы посмотреть, и чуть не умерла со страху, а это был совершенно нормальный ребенок, девочка. Она была просто два раза обернута пуповиной, и это ему показалось странным. Но так рождается множество детей! Наши потом устроили, что ее кто-то взял. Где она, не знаю ничего. Только страх остался, и вот теперь…

— Что теперь? — спросил я, когда она остановилась и замолчала.

— Я никогда не говорила про это Юраю и никогда не скажу. Раньше он хотел знать, сколько у меня было мужчин, теперь уже не хочет. Ему теперь все равно, сколько их, он меня презирает. Он рассвирепел, когда узнал, что я жду от него ребенка. И слышать не захотел… А я боялась. Так что пришлось его ликвидировать…

— Ликвидировать, — повторил я механически, но не услышал собственного голоса. Будто самолет, перешедший звуковой барьер, пришло мне на ум смешное сравнение: висит в тишине и пустоте, а весь его оглушительный рев остался где-то позади. Какая глухота, какой покой, когда перешагнешь барьер! Но куда я лечу так быстро, удивился я, напрягая зрение, которое почему-то стало затуманиваться.

— Что с вами, что случилось? — донесся до меня вопрос, окрашенный в слегка виноватые тона.

— Ничего. Не состоялось чье-то детство, — сказал я. Ко мне вдруг опять вернулась мысль о смерти и печаль. Иначе жить нельзя, говорил я себе, если время от времени не передвигать дату своей смерти на более отдаленный срок. Наша смертность искупает себя в детях, находит в них отраду и утешение, обретает надежду на продление своей жизни в твоем потомке… Без детства нет жизни, нет воспоминаний…

— Иначе жить нельзя! — услышал я свой крик; ко мне обратились потные лица музыкантов, подковки в карих глазах Юльки, задвигался строгий нос Юрая, блестевший под воздействием вина. — Простите, — пробормотал я и с трудом поднялся.

— Ты куда? — Юрай крепко взял меня за плечи.

— Домой. Руки прочь! — Я вырвался от него и почти врезался в шершавую стену.

Я поднимался по лестнице, спотыкаясь на скользких ступеньках, отполированных множеством ног, и при каждом шаге пугался, что не попаду ногой на следующую. Мне казалось, что я иду не вверх, а вниз, непрерывно опускаюсь, проваливаюсь в бездну, что через мгновение последует удар о твердый камень. Я неловко выставил вперед руку, когда кто-то меня поймал.

— Вот видишь, ты не можешь идти один, — укоризненно сказал Юрай.

— Но я должен… — упрямо мямлил я, — и я не останусь тут ни минуты!

Что было потом, не помню, сознание снова отключилось и снова не полностью ожило в тот момент, когда поднявшаяся тошнота заставила проснуться весь организм. Я осознал, что я все еще в клубе, но у меня не было времени осматриваться и размышлять: влетев в туалет, я над унитазом вывернул из себя все, что до того выпил и съел. Потом еще какое-то время отплевывался, а затем с чувством физического облегчения пошел к выходу.

Меня остановил Юрай, сидевший на умывальнике, ноги под раковиной, руки на ней, — он качался из стороны в сторону и ждал меня.

— Ты что тут делаешь? — выдавил я из себя.

— Караулю тебя, — ухмыльнулся он. — Мы с тобой еще не договорили. Дело вот в чем. Ты как считаешь, я убийца или нет? А если нет, то до какой степени?

— Оставь, я уже ничего не хочу слушать! — Я протянул руку к дверной ручке, но Юрай неожиданно бодро спрыгнул с раковины и загородил мне дорогу.