Четвертое измерение

— Ты читал на память. Да не красней ты там понапрасну, кроме меня, никто тебя не слушал…

— Скажи мне, — спросил я, дрожа от страшного подозрения, — мы с тобой не дрались под конец?

— Еще как! Ты мне такую влепил, что я тут же с катушек долой. А ты струсил и удрал, и никто не сообразил куда…

— Слушай, Юрай, я, когда вернусь из командировки, обязательно к тебе приду…

— А когда ты уезжаешь?

— В понедельник утром, — сказал я радостно, как человек, который наконец-то дорвался до своего кровного дела.

Я не спал всю ночь, потому что у меня нет будильника и я боялся проспать: только задремлю — и тут же подскакиваю. И даже самой глубокой ночью мне снилось утро.

Отец, я очень люблю одно наше общее воспоминание, наши старые домашние утра в понедельник; мне хотелось бы однажды пережить их снова, как когда-то, хотя теперь они и другие, сегодняшние понедельничные утра… пахнущие сначала только нежной теплотой постели, эхом ночи, оставленным теми, кто поднялся на полчаса раньше и понес в серые кухни запах лосьонов и туалетного мыла, зябкий запах утренней ванны, приятно согреваемый запахом кофе с молоком или сливками, соленых яичных желтков и тмина, запеченного в белоснежной середке хлеба; запахом отглаженных воротничков и начищенных до блеска ботинок, легким ветерком беглого поцелуя для тех, кто сонно ныряет в домашнюю рощицу запахов, хватает сумку и бежит по ступенькам на улицы, свежезалитые солнцем. Только тут они с улыбкой поднимают друг на друга глаза, потому что утро звенит в воздухе, как хорошо наточенная коса, уверенно направляя их шаг по следу предшествующих дней и недель. И только в заботливой бумаге между двумя ломтями хлеба замирают последние отзвуки воскресенья, только пьяные горлышки бутылок и цветные термосы сохраняют жар ушедшей ночи. Разрумянившиеся лица движутся навстречу набирающему силу дню, заполняют остановки автобусов и трамваев, и станции, где идут поезда, лица и вопросы, наполненные до краев любопытством, — это все не изменилось и не изменится… Понедельничные поезда! Окошки касс расцветают желтым цветом, как купавки, в залах ожидания первые утренние сигареты, самые синие из всех, какие есть! Коричневые прямоугольнички картона в привычных шершавых пальцах, сиреневый иней на рельсах, маслянистая прочность шпал, почтовые вагончики, прогнувшиеся под тяжестью расстояний, громкие голоса, напряженные мускулы, бесчисленное переступание ног на месте и наконец приглушенный звук, обрывающий усталость, одиночество и бесполезность… Параллели, соединенные осями стальных колес… Посадка объявлена!

В тот понедельник я ничем не хотел выделяться. Я мечтал иметь подбородок, поцарапанный при утреннем бритье, коротко остриженные волосы и загорелый лоб; сумку с потертой ручкой, узкие брюки и ботинки, каких не увидишь в витринах универмага. Я хотел курить трубку, откашливаться и сплевывать на шероховатый пол платформы, звонко смеяться и оживленно разговаривать со множеством знакомых — о белом кроте, которого сосед выкопал у себя в саду, о яблонях, вдруг расцветших теперь, по осени, о футбольном матче с оплаченным результатом, о второй шляпе, потерянной в течение одного месяца, об аресте какого-то гангстера, об угоне самолета, о том, что вспышки на солнце прекратились…

Дизельный скорый опаздывал на десять минут; сквозь вокзальную суету я пропетлял обратно в зал ожидания. Большое зеркало на столбе перед кассой на минуту поймало мою фигуру целиком, с головы до пят, — и я увидел, что у меня подбородок, поцарапанный бритвой, короткие волосы, поношенный бежевый плащ, узкие вельветовые брюки и стоптанные замшевые туфли на резиновой подметке, заляпанной грязью. Только вот очки в серебряной оправе словно принадлежали кому-то другому, в их блеске словно застыла скрытая, неистребимая индивидуальность…

Разве это не так? Самая важная дорога — та, которая повторяется. Повторяемость составляет суть дороги и человека, который по ней идет. Предшествующее дерево есть причина дерева последующего, верстовой столб на дороге есть причина следующего верстового столба. Разве это не так? Нет причинности в том, что является лишь последовательным рядом? Если б не было того, что остается на месте, не было бы и движения; не было бы однообразия — не было б и перемены. Только пройденный путь приобретает глубину воспоминаний, потому что он привязывает нас к себе, влечет и обретает. Если бы человек не возвращался, он не нашел бы того, чего не заметил сначала…