— Я ни разу не собираюсь в тебя влюбляться, Сорренгейл, — он прищурился и отчеканил каждое слово, будто я могла понять его превратно.
Ну прям. Он уже подпустил меня близко к себе. Он рассказал о шрамах. Заказал для меня кинжалы. Он заботился обо мне. Он так же погрузился в отношения с головой, как и я, хоть и не торопился этого показывать.
— Ай, как жаль, — я поморщилась. — Что ж, очевидно, ты не готов признать, к чему все идет. Тогда нам лучше согласиться, что одного раза достаточно. — Я заставила себя вроде как безразлично пожать плечами. — Нам обоим надо было выпустить пар — и мы выпустили, так?
— Точно, — согласился он, хотя уже начал хмуриться, опасаясь, до чего я дойду в своих умозаключениях.
— И в следующий раз, когда мы встретимся, я буду вести себя так же, как ты, и притворюсь, будто не помню, что испытала, когда ты вошел в меня.
Горячий и твердый. У него правда невероятное тело — но это еще не давало ему права диктовать, что мне делать с моим сердцем.
Он подошел с усмешкой, словно подогревая взглядом каждый дюйм моей кожи.
— А я притворюсь, что не помню твои мягкие ноги на моих бедрах или как ты дышишь перед тем, как кончить. — Он прикусил нижнюю губу, и потребовались все мои запасы воли, чтобы не потянуться к нему.
— А я забуду, как твои руки давили, прижимая меня к шкафу, чтобы войти в меня глубже, и твои губы на моей шее. Легко. Легко забуду.
Мои губы разомкнулись, я отступила на шаг, другой, и сердце защемило, когда он последовал за мной и прижал к стене.
Его рука легла рядом с моей головой, он придвинулся, скривив губы в полуулыбке.
— А я, значит, забуду, какой ты была влажной и горячей на моем члене и как просила еще, пока я мог думать только о том, чтобы раздвинуть границы возможного, чтобы дать тебе, что ты просишь.
На хер. Я же могу его получить, правильно? Могу взять, что он предлагает, и наслаждаться каждой минутой. Мы можем разнести в клочья все оставшиеся предметы мебели в этой комнате, а потом перейти в его. Но что с нами будет наутро?
Мы хотели друг друга, но только одному хватало смелости принять правила игры, а я заслуживала большего, чем отношения на его условиях.
— Ты хочешь меня. — Я положила руку ему на грудь и почувствовала, как колотится сердце. — И я знаю, что тебе страшно, хоть я и хочу тебя не меньше.
Он напрягся.
— Но вот в чем дело… — Я выдержала его взгляд, зная, что он готов сорваться и сбежать в любую секунду. — Ты не можешь диктовать, что мне чувствовать. Может, ты и раздаешь приказы в бою, но не здесь. Ты не можешь говорить, будто мы можем трахаться, но влюбляться мне нельзя. Это нечестно. Тебе остается только уважать мой выбор. Поэтому мы не станем трахаться снова до тех пор, пока я не захочу рискнуть своим сердцем. А если я влюблюсь, это будет моей проблемой, а не твоей. За мой выбор отвечаю только я.
Его желваки прокатились под кожей раз. Два. И он оттолкнулся от стены, освобождая меня.
— Это и к лучшему. Скоро я выпускаюсь — и кто знает, куда меня занесет. К тому же мы с тобой никуда друг от друга не денемся из-за Сгаэль и Тэйрна, а это усложняет… все. — Он отступал шаг за шагом, и между нами росло не только физическое расстояние. — А если продолжим притворяться, уверен, мы в конце концов забудем прошлую ночь.
То, как мы смотрели друг на друга, говорило мне, что никто из нас не забудет. И пусть он юлит сколько хочет, но мы раз за разом будем оказываться в подобных ситуациях, пока он не решится признать то, что между нами происходит. Потому что если я в чем-то и была уверена, так это в том, что влюблюсь в него — если уже не влюбилась, — и, понимает он это или нет, он ничем не лучше.
Отвернувшись от него, я подошла к расколотой деревянной мишени, взяла обломки и вернулась назад.
— Никогда не думала, что ты лжец, Ксейден. — Я прижала доски к его груди. — Купишь новую, когда придешь в себя. И мы снова выпустим пар.
И я выставила этого раздражающего придурка вон из комнаты.
— Слышали, что король Таури будет праздновать День Воссоединения здесь? — Сойер уселся рядом со мной, оседлав скамейку.
— Правда? — Я жадно накинулась на жареную курицу.
Из-за ежедневных тренировок с Карром мой желудок превратился в бездонную яму. И хотя профессор таскал меня на гору всего на час в день, ко времени завтрака я умирала с голоду.
Прошел месяц, а я так ни хрена и не научилась целиться молнией. Зато разогналась до двадцати ударов в час — уже прогресс. Поискав глазами по столам, я поймала взгляд Ксейдена, завтракавшего с командирами на платформе.
Этим утром он сам выглядел аппетитно. Даже у мрачной тучки, что всюду следовала за ним, имелась своя привлекательность, — например, он так мило закатывал глаза после какого-то замечания Гаррика.
«
«
Он полыхнул глазами.