Четвертое крыло

— Ты. — Я поставил стакан обратно и повернулся к ней, глядя в ореховые глаза, не отпускавшие меня со времен парапета. — Это ты — чудо, — договорил я шепотом. — Я был в полнейшем ужасе, Вайолет. Просто словами не передать.

— Все хорошо, Ксейден, — сказала она тихо, положив ладонь на мое заходящееся сердце.

— Я думал, что потерял тебя.

Признание звучало глухо, как будто эти слова меня душили, и может, я рисковал после всего, через что заставил ее пройти, но все же не удержался и наклонился губами к ее лбу, потом — виску. Боги, я бы целовал ее вечно, если бы это удержало нас от новых ссор, удержало в этом девственно-чистом мгновении, когда я мог верить, что между нами все будет хорошо, что я не запорол бесповоротно лучшее, что со мной случалось.

— Ты меня не потеряешь. — Она недоуменно посмотрела на меня с такой улыбкой, словно я сказал какую-то глупость. А потом наклонилась и поцеловала.

Она все еще меня хотела. Сердце от этого откровения так и воспарило. Я сделал поцелуй глубже, провел языком по мягкой нижней губе и легонько всосал этот нежный изгиб. Большего не требовалось, чтобы страсть заполнила меня с ног до головы, жаркая и требовательная. С нами так всегда — малейшая искра разжигала целый пожар, пожирающий любые мысли, кроме тех, как заставить ее стонать. И впереди целая жизнь таких мгновений, когда я смогу раздеть ее догола и наслаждаться каждым изгибом и впадинкой, но сейчас еще не время, — она не провела в сознании и пяти минут. Я отстранился, медленно освобождая ее губы.

— Я все восполню, — пообещал я, взяв ее нежные руки своими грубыми. — Я не говорю, что мы больше ни разу не поссоримся или что тебе больше не захочется бросаться в меня ножами, когда я неизбежно поведу себя как козел, но клянусь: я всегда буду стараться стать лучше.

— Что восполнишь? — она отстранилась с вопросительной улыбкой.

Я заморгал, нахмурился. Она потеряла память?

— Что ты помнишь? Когда мы тебя доставили, яд уже дошел до мозга, и…

Ее глаза вспыхнули, что-то изменилось — что-то, от чего мой желудок рухнул, как камень в болото, — и она отдернула руки.

Отвернулась, ее глаза остекленели, и я понял, что она связывается с драконами.

— Не паникуй. Все в порядке. Андарна изменилась, но она… все еще она. — Теперь она охренительно огромная, но этого я Вайолет не сказал. И еще пропал ее дар, если верить Тэйрну, но на эти новости время еще будет. Вместо этого я добавил: — Целитель говорит, что не знает долговременные эффекты яда, потому что еще с таким не сталкивался, и никто не знает, когда к тебе вернется память и есть ли какие-то другие побочные эффекты, но обещаю…

Она вскинула руку и оглядела комнату, словно впервые увидев, где мы, потом спешно отползла по кровати, запахивая халат. От ее взгляда мою грудь словно сжали тиски. Она вскочила и бросилась к большим окнам моей спальни.

Окна смотрели с горы, на которой возведена эта крепость, на долину внизу, на обугленные деревья, образующие ту самую линию, где землю обожгли до камней, и на тихий городок — бывшую столицу под названием Аретия.

Городок, который мы потом и кровью вновь возводили из щебня и руин.

— Вайолет? — подойдя, я не опускал щиты, чтобы не вторгаться, но, боги, я бы все отдал, чтобы узнать, о чем она думала.

Округлившимися глазами она осмотрела городок, каждый дом с одинаковыми зелеными крышами, потом задержалась взглядом на храме Амари — самой известной достопримечательности после нашей библиотеки.

— Где мы? И не смей мне лгать, — сказала она. — Больше никогда.

Больше никогда.

— Ты помнишь.

— Помню.

— Слава богам, — выдохнул я, запустив пальцы себе в волосы.

Хороший знак — значит, она действительно исцелилась, — но… проклятье.

— Где. Мы? — отчеканила она каждое слово, пронзив меня взглядом. — Говори.

— Судя по тому, как ты на меня смотришь, ты и так поняла. — Не может быть, чтобы эта умная женщина не узнала наш храм.

— Похоже на Аретию, — показала она на окно. — Есть только один храм с такими колоннами. Я видела рисунки.

— Да. — Просто. Охренеть. Какая. Гениальная.

— Аретию сожгли дотла. Я и эти рисунки видела — те, что писцы привезли для показа публике. Мать говорила, что собственными глазами видела угли. Так где мы? — она повысила голос.

— В Аретии.

Как же невероятно свободно я чувствовал себя, отвечая ей только правду.

— Перестроена или не горела? — она повернулась ко мне спиной.

— В процессе восстановления.

— Почему я об этом не читала?

Я начал было отвечать, но она подняла руку — и я подождал. Она догадалась меньше чем за минуту.

Показав на мою метку восстания, она сказала:

— Мельгрен не может видеть намерения, когда вас больше трех рядом друг с другом. Вот почему вам запрещено собираться вместе.

Как тут удержаться. Я улыбнулся. И эта охренительно гениальная женщина — моя. Или была моей. Будет, если что-то зависело от меня. Хотя, скорее всего, нет. Я вздохнул, тут же утратив свою улыбку. Проклятье.

Нет, я не сдамся, пока она не ответит четко.

Пусть между нами все сложно, но мы и сами — сложные.