Четвертое сокровище

Облаченная в кимоно, Тина скользила от столика к столику в «Тэмпура-Хаусе».

— Извините, что заставила вас ждать, вы готовы сделать заказ?

Наверное, это была семья из Японии — отец, мать, сын и невестка. Наверное, родители решили отметить тридцатую годовщину свадьбы поездкой в Америку. Видимо, надеялись, что сын наконец объявит, что у них с женой скоро будет ребенок.

Тина обрадовалась, что невестка хорошо говорит по-английски. После того как она приняла у них заказ — они явно проголодались после осмотра достопримечательностей и заказали много тэмпуры, большой набор суси и еще несколько отдельных порций, — Тина проскользила на кухню, чтобы передать заказ.

— Ну как ты? — спросила Киёми, держа в руках стопку меню.

— Простите, я все делаю так медленно.

— Вовсе не медленно.

Тина передала заказ на суси через окошко в суси-бар, а заказ на тэмпуру положила повару на стойку.

— Спасибо, что приходишь. Я знаю, как ты занята.

— Вы же не сказали маме, что я здесь, правда?

— А что, не надо было?

— Ладно, неважно.

Тина взяла поднос с четырьмя мисками супа мисо с «вакамэ»^[73], украшенного стрелками зеленого лука, и четырьмя мисочками зеленого салата со спиралями моркови и «дайкона»^[74] и имбирной заправкой. Сколько же раз ее мать разносила такие суп и салат? Осторожно выскользнув из кухни, она быстро подсчитала: двадцать три года, пятьдесят две недели, шесть вечеров в неделю, около сорока столиков за вечер — почти треть миллиона подносов с супом мисо и салатом. От такого числа Тина покачнулась и чуть не упала.

Число поразительное, сокрушительное. Стоило только подумать о нем, и поднос становился тяжелее. Тина поставила его на стол и расставила тарелки перед семьей. Они и понятия не имели, сколько подносов ее мать принесла с кухни за свою жизнь.

Кандо снова обслуживала молодая официантка с татуировкой. Она принесла ему пиво и «эдамамэ» — блюдо из вареных соевых бобов в стручках. Девушка узнала его и спросила, как он проводит тут время. Кандо ответил, что хорошо.

Он не удивился, что Ханако сегодня не работает; парень Тины сказал ему, что она растянула лодыжку. Но его удивило, что он встретил здесь дочь. Он не знал, что она работает в ресторане.

Он решил еще раз пообедать в «Тэмпура-Хаусе» и выяснить что-нибудь насчет Ханако: как долго она будет еще пропускать работу, собирается ли выходить надолго из своей квартиры и сколько они еще собираются держать Симано у себя.

Официантка почти ничего не знала из того, что он вскользь спросил о Ханако, и показала на Тину:

— Вон ее дочь, я могу ее позвать.

— Спасибо, но, кажется, она очень занята, это неважно.

К концу вечера — а он выдался нелегким — Тина присела за стол с тетей Киёми. У Тины ноги одеревенели и болели, она ослабила пояс, но ей показалось, что кимоно вот-вот упадет с нее. Запихнув в себя немного еды, приготовленной для персонала (она не была голодна после того, как насмотрелась на всех этих обжор), она зашла в кабинет управляющего и снова переоделась в джинсы, свитер и кроссовки. Никогда ей не было так удобно.

Вместе с чаевыми она заработала сто десять долларов — больше двадцати долларов в час. Ее мать получала неплохо — хоть и не целое состояние, но сумма все-таки внушительная. Но все то же самое завтра вечером, и послезавтра… Тина застонала. Ей казалось, что она не сможет проработать так два вечера подряд, но когда Киёми спросила, придет ли она завтра, она ответила, что придет.

По пути домой она зашла в кафе «Двойная радуга» перед самым закрытием в одиннадцать и купила себе лимонное мороженое в сахарном рожке. Она всегда так делала в детстве после ужина в «Тэмпура-Хаусе». По дороге она задумалась о том, каково было маме каждый вечер подниматься после работы по Буш-стрит, ложиться спать, потом просыпаться — и с утра все то же самое.

Облизывая мороженое по кругу, пока не растаяло, Тина дошла до маминого дома. Ей хотелось спать — но не на диване, а в своем старом чулане.

Интерлюдия

Руки

Июль 1977 года

Сан-Франциско, Калифорния

Ханако поднялась на дребезжащем лифте на пятый этаж и прошла мимо широкой лестницы, которая некогда была элегантной, а теперь перила облезли и потускнели. Открыла дверь в квартиру и вошла, сняв обувь прямо за дверью. Налево была ванная, прямо — кухня. А направо — коридор, который вел в спальню, и два поместительных чулана. Гостиная с эркерами располагалась в конце коридора.

Она сняла пальто, повесила его в один чулан и прошла в гостиную. Села на старый диван, оставшийся от прошлых хозяев, у окна, из которого открывался живописный вид, и поджала ноги. Потирая то одну, то другую, она смотрела, как туман постепенно расползается и застилает огни города.

Когда ноги перестали болеть, Ханако посчитала деньги, сложив чаевые, чеки и то, что у нее осталось от денег, которые дал ей Тэцуо. Она хотела увериться, что у нее хватит, чтобы позаботиться о ребенке — особенно в те первые недели, когда придется взять отгул на работе.