Четвертое сокровище

— Вы сделаете то, что я вам велю.

— Да, сэнсэй, — ответили ученики. Голос Ихары слегка дрожал, ответ же Сакаты прозвучал холодно и ровно.

— Я уже очень стар. Если бы мне было суждено никогда больше не взяться за кисть, я был бы только счастлив. Огонь уже догорел. — Сэнсэй тихо кашлянул. — Если бы я захотел умереть, то умер бы?

Ихара поднял глаза, недоумевая, нужно ли отвечать на вопрос. И вопрос ли это вообще? Слова учителя звучали, как предсмертный стих^[35].

Старый сэнсэй пристально смотрел на внутренний дворик. Ихара потушил взор, когда взгляд сэнсэя снова упал на учеников. Саката не двигался, едва дыша.

— Вам нужно идти, — тихо сказал ученикам сэнсэй Дайдзэн.

Остолбенев от беспрекословности этой фразы, Ихара лишь сморгнул.

— Идите и сами ищите свой путь. Вы мои лучшие ученики. Я преподал вам последний урок. Мне больше нечему вас учить, я уже не знаю пути.

Ихара по-прежнему не двигался. Саката поклонился и стал подниматься.

Старый сэнсэй взял Тушечницу Дайдзэн. Темно-серый, почти черный камень впитал в себя тушь, которая высыхала в его трещинах те двести лет, что он прослужил тушечницей.

— Мой учитель дал ее мне — так же, как и его сэнсэй передал ему ее, и так было четырнадцать поколений. Но я не могу решить, кто должен стать главой школы Дайдзэн. Саката, твой стиль так точен, так чист. Долгими часами ты упражнялся, чтобы до совершенства отточить каждую черту. — Саката поклонился так низко, что все его лицо прижалось к татами. — Ихара, твой стиль столь полон жизни, он взрывается энергией, каждая черта имеет собственную душу. Я не знаю… — Голос сэнсэя стал едва слышен. Ихара ответил низким поклоном. — Каждый из вас должен найти свой путь, — сказал сэнсэй после долгого молчания. — Найти свою жизнь.

Распрямляя ноги и вставая, сэнсэй крякнул. Затем проковылял к сёдзи^[36]. Держа тушечницу обеими руками, он размахнулся и кинул ее во дворик. Тушечница, казалось, пролетела слишком далеко для своего веса. Она упала у камня, напоминавшего собачий клык, почти в самом центре сада.

Позже, когда полумесяц висел над галереей мастерской и домика сэнсэя, Ихара выскользнул во дворик, едва освещенный тусклым серебристым светом.

Тихо ступая, словно привидение, Ихара прошел по мшистой дорожке к собачьему клыку. Опустился на колени и стал нащупывать тушечницу. Вот он коснулся ее, его пальцы обвились вокруг камня. Уже вставая, он услышал дуновение ветра за спиной, а следом — шепот стали.

Сзади стоял Саката, держа короткий меч в вытянутой руке.

— Как вор в ночи, да, Ихара? — произнес он. — Тушечницу, пожалуйста. Сэнсэй упомянул меня первым.

— Это правда, — ответил Ихара, — но он не смог бы произнести наши имена с одним выдохом.

— Он был слишком добр к тебе.

Саката сделал шаг вперед, вытянув руку. Ихара протянул ему тушечницу. Саката отступил на несколько шагов, вложил меч в ножны, повернулся и ушел. Ихара подождал мгновение, затем вышел из сада.

Сэнсэй наблюдал, как оба покинули дворик. Все элементы стихотворения на месте: луна, полночный сад, два его лучших ученика, меч и тушечница. Но стихотворение так и не сложилось.

Старый сэнсэй умер в своем саду, свернувшись вокруг камня, похожего на собачий клык. Последней он видел луну.

Ихара опустил кончик кисти в тушечницу и поднес кисть к бумаге. Десять тысяч черт в день, и так — десять тысяч дней, как наставлял его когда-то сэнсэй. Лишь после этого ты, быть может, достигнешь успеха. А прежде ты не сможешь познать пути каллиграфии.

— Сын. — Его сосредоточенность нарушил материнский голос.

— Да? — Он положил кисть на подставку, повернулся и посмотрел на нее.

Выражение ее безучастного лица редко менялось. Единственный раз, когда на ее лице отразилось хоть что-то, — это когда он сказал матери, что принят в школу каллиграфии Дайдзэн. Тогда выражение ее лица чуть смягчилось, особенно у глаз.

— Извини, что прервала тебя, — сказала она, — но это касается твоего отца. Я получила послание из Эдо^[37]. Он очень болен. Пожалуйста, отправляйся к нему.

— Он поправится?

Она подумала немного.

— Вряд ли.

— Понятно. Мне очень жаль это слышать.

— Прошу тебя.

Долгую тихую паузу наконец прервал сам Ихара:

— Матушка, могу ли я говорить откровенно?

— Да, если ты отправишься к отцу.

— Да, я пойду, но мне бы не хотелось становиться наследником моего отца. Я с радостью уступлю свое место младшему брату.

Мать стояла молча; в тихой комнате почти не были слышны стрекот цикад и беспокойные крики ворон в соседней роще. После долгого молчания она произнесла:

— Дела нашей семьи также поражены болезнью.

— Неужели?

— Я не знаю, что делать. У твоего брата много хороших черт…

Ихара хорошо понимал смысл невысказанных слов матери: его брат предпочитал иллюзорный мир попоек, азартных игр и запрещенных чайных павильонов.

— Я отправлюсь в Эдо. Но будет ли ошибкой продать наше семейное дело? Мы могли бы получить небольшую прибыль, достаточную, чтобы начать сызнова.

Мать дернула головой: