Четвертый

Скелле привели меня на этот причал, повинуясь приказу. Отсюда я должен был отправиться в неизвестное мне место рандеву на катере, но в силу каких-то неведомых обстоятельств того все еще не было. И я мог насладиться предзакатным океаном в гордом одиночестве, привлекая, правда, подозреваю, тысячи любопытных взглядов. Моим сопровождающим на это было плевать, и я расслабился — так или иначе, я продолжал идти своей дорогой — дорогой к храму, даже когда сидел на теплых досках, слушая плеск прибрежной волны между темных причальных столбов.

В голове бродили мысли, рождавшие смутное беспокойство. И не только те, что, очевидно, касались предстоящей мне встречи. Я думал о тех способностях, которые постепенно зрели во мне, которые, как я был убежден, уже достигли своего пика. Во мне, причем в буквальном смысле, смешались два мира — вещество земли, из которого состояло мое тело, медленно замещалось тем, что я потреблял на Мау. Каждый глоток воды, кусок ароматного лоха, каждый вздох приносили в мое тело немного местной материи. Эта адская смесь возбуждала нейроны моего мозга, и я мог чувствовать и даже воздействовать на потоки материи, незримо пронизывавшие всю эту звездную систему, расположившуюся так удачно под боком настоящей черной дыры. Я помнил, как это все начиналось, помнил, как удивлялся слабому звону в ушах, как впервые заметил «сквозняк», как был потрясен, ощутив нежные метелки «одуванчика». Сейчас я был уверен, я уже достиг предела, и чем дольше я здесь остаюсь, тем меньше в моем теле становится разница между земным и местным веществом. Придет время, и я потеряю то, что сейчас кажется незыблемым. Мои чудесным образом возникшие способности таким же естественным путем растворятся, исчезнут, как только исчезнет этот градиент. Я понимал, исправить это можно, вернувшись на какое-то время на Землю, но, несмотря на то что маяки для такого перемещения все еще хранились, ожидая момента в резиденции Уров, опыт моего предыдущего возвращения пугал. Среди моря этих переживаний я мог быть уверен лишь в моих качествах инженера — законы природы неизменны, и почти также неизменна моя способность использовать их. Почти — потому, что со временем забывается даже то, что казалось когда-то очевидным. Память так устроена, что избавляется от всего, что, как она считает, не используется. В отличие от некоторых людей, она не стремится хранить древний хлам на будущее, на всякий случай. Вот и я, роясь в земном планшете, поймал себя на том, что с трудом разбираю простейшую математику. И если бы не это бесценное устройство, восполнить ускользающие в небытие знания было бы неоткуда.

Кстати, о маяках. Я их намеренно не забрал. Не хотел, чтобы Ана подумала, что я решил сбежать по-настоящему. Пока маяки на месте, она твердо знает, что и я на Мау.

Мысли перескочили на Ану. Посеянный местными старшими росток прижился — неужели она знала об этой традиции? И ее страхи были продиктованы отнюдь не боязнью глобальных перемен, а нежеланием делиться добычей с соперницами? Желание, с моей точки зрения, более чем естественное, но я землянин, а они скелле. И очень может быть, что их подход намного более логичен и натурален, если можно так выразиться, чем мое морализаторство. В любом случае я чувствовал, что не силах разобрать этот клубок противоречий самостоятельно — слишком сильно я был вовлечен в него, через чур был субъективен. Оставался один, как мне казалось, прочный ориентир — моя цель. Буду считать, что хорошо то, что приближает меня к ней, как бы больно порой и не было от сделанного выбора. Правда, я не был вполне уверен в себе самом. Если даже затеянная мною экспедиция вызывала смущение и ощущение неправильности — как будто я подвел доверившихся мне близких, то какой выбор я сделаю, если для достижения цели от меня потребуют еще более резких поступков? Как, к примеру, я поступлю, если моя неуемная тяга к познанию потребует возвращения на Землю? Я не знал, но чувствовал, что уже близки какие-то пределы, перешагнуть которые будет исключительно трудно, если, вообще, для меня возможно.

Из сгущающейся чернильной тени океана как-то неожиданно материализовался небольшой открытый катер, очевидно, направлявшийся прямо ко мне. Сеанс переживаний окончен — пора вставать. Я оглянулся. Скелле заметили суденышко и уже стояли на досках причала, впрочем, не приближаясь ко мне. Заметив мой взгляд, та, что была постарше, махнула рукой — иди, это за тобой. Идти, впрочем, было особенно некуда, и я стоял, переминаясь с ноги на ногу в ожидании, пока катер причалит.