Четвертый

Конечно, я знал, что скелле разные. Точнее, что их дар проявляет себя по-разному. Когда, скрывая смущение, я шутил насчет неизбежного фейерверка, я даже предположить не мог, как далек, на самом деле, я был от истины. Когда-то давно, возможно сотни лет назад, древние соорудили почти на самом краю косы, украшавшей берег океана у Саутрима, нечто, теперь обратившееся в развалины, — я был убежден, что это был маяк, или что-то вроде него. Годы спустя его останки служили городу напоминанием о бурном прошлом планеты, стали привычной приметой, достопримечательностью, если хотите. И вот теперь его не было. Теперь уже окончательно и бесповоротно. Не только этот огрызок былой цивилизации, но и изрядная часть скального месива, составлявшего тело возвышавшегося над поверхностью моря края древнего кратера, рассыпались в прах. Буквально. В такую крупную, тяжелую, чешуйчатую, серую пыль. Высоким неровным барханом она окружила место, где еще накануне стоял элегантный шатер из местного варианта шелка. Я уже прогулялся по его сыпучим склонам и знал, что скалы вокруг на добрую сотню метров постигла та же участь. Причал уцелел. Вероятно, ему помогло то, что он находился ниже уровня древнего сооружения. Было, правда, еще одно пикантное неудобство во всей этой вакханалии искусства — наши вещи: одежда, еда, вода — тоже рассыпались. Может быть, вот эти чешуйки светлого оттенка были моими штанами — это было уже не важно. Прошедшая ночь была богата на спецэффекты, но совсем не те, что я ожидал. Я-то боялся, что весь город соберется на набережной, любопытствуя нежданными вспышками, всполохами, молниями и таинственными свечениями в темноте морской ночи. Но нет. Ничего подобного. Правда, казалось, гудели и шипели и скалы, и морская вода, и сам воздух вокруг нас, но сомневаюсь, что это слышал кто-либо в городе. Я и сам не очень обращал на это внимания. В темноте тропической ночи все также сверкали звезды, и остужал разгоряченные тела теплый бриз. Ной оказалась необыкновенно страстной и настойчивой. Темнота перемешалась с короткими кусочками сна, бурлящими магическим жаром объятиями, бессмысленной болтовней и осторожными расспросами.

Когда взошло солнце, я не заметил — спал, измотанный до предела. Растолкала немного растерянная, но не потерявшая фирменной невозмутимости скелле Ной. Пока я носился, размахивая достоинством, по окрестным барханам, солнце окончательно выбралось из-под далекого горизонта и тут же начало неспешно прожаривать рукотворную сковороду.

— Когда катер придет? — спросил я, сбежав с сыпучей кручи.

Ной, уютно устроившаяся в лунке на склоне, еще не тронутом лучами светила, равнодушно бросила:

— Думаю, с минуты на минуту.

Чешуйчатая субстанция не образовывала мелкой пыли и совершенно не пачкала прекрасное тело, живописно украсившее равномерно серый фон. Я на мгновение замер, рассматривая это произведение искусства во всех смыслах.

— У тебя еще есть силы? — потянувшись, зевнула красавица, заметив мой взгляд.

Я вздрогнул:

— Нет. Я не про это, — почесал нос, — красиво смотришься. Жаль, планшета нет под рукой — запечатлеть.

Она, похоже, немного смутилась, поменяла позу, как будто прикрываясь от моего нескромного взгляда, и тут донесся отдаленный, похоже женский, крик.

— Это за нами.

— И? Как мы пойдем? Мне бы штаны не помешали.

Ной смотрела немного насмешливо:

— Не беспокойся. Ты же сам предупреждал про фейерверк. Не все теряют голову от страсти, стремясь на свидание. Кое-кто ведь должен позаботиться заранее и о последствиях.

От катера пришла пожилая скелле, которую я, похоже, уже видел в резиденции. Ной, нимало не смущаясь, вышла навстречу, и немного спустя я щеголял в новых коротких штанах, местном варианте шлепанец и длинной рубахе. Пояс прихватить забыли, но я был не в претензии. Обретя одежду, я обрел уверенность, а потому, когда небольшой катер, в котором кроме нас и скелле были еще два матроса, направился к замершей вдалеке яхте, поинтересовался:

— Ной, надо обсудить кое-что.

Она коснулась моих губ пальцем, призывая потерпеть. Я заметил быстрый взгляд пожилой скелле, напряженные спины моряков и согласился — не время и не место. Но когда немного спустя мы забрались на борт той самой яхты, обозначившей когда-то для меня прибытие старших, продолжил как ни в чем не бывало:

— Где поговорим?

Она недовольно поморщилась, уже готовая ускользнуть куда-то вглубь надстройки:

— Через час. Я найду тебя. — и, уже обращаясь к той же скелле. — Проводи его.

Интерьер яхты большого впечатления не произвел. Никакой особой роскоши — все строго функционально. Каюта, куда меня направили, была, как водится на Мау, отделана темным деревом с минимумом мебели и свободного пространства. В соседнем помещении обнаружились скромный гальюн и подобие душа, греть воду в котором, по всей видимости, предполагалось собственным искусством — так что мне пришлось, кряхтя, обливаться неожиданно для тропиков холодной водой. Покончив с гигиеническими процедурами, упал в кресло и едва не задремал, когда дверь без стука открылась.