Четвертый батальон

В пяти километрах от нас, в маленькой деревушке, стоит фашистский батальон. Это смешанная часть из марокканцев и фалангистов. По данным разведки, враг ждет подкреплений. Ползком, в темных одеждах мы подкрадываемся к цели. Ночь безлунная, темная — верный помощник разведчика. Сегодня нашим оружием будет служить одеяло. Высокий мавр шагает от дерева к дереву. Марокканца выдает белое одеяние. Понятно, нет ничего легче сразить его меткой пулей. Но ведь не за этим мы приползли сюда. Нам нужно снять бесшумно всех часовых. Панчовидио, Дельбаль и один из бойцов подползают к марокканцу и, когда он делает поворот, набрасываются на него, накрывают одеялом и валят на землю. Он не успевает даже крикнуть. Следующий мавр, в двухстах метрах отсюда, достается мне, Попэю и Фигаруа. Пока первая наша тройка разделывается с огромным мавром, мы выжидаем удобного момента и затем набрасываемся на второго часового.

Так мы проползли примерно с километр, сняв всех часовых — шесть человек, охраняющих деревушку. На Гвадарраме светает очень рано, и мы должны вернуться к себе засветло. Еще час в нашем распоряжении. Мы решаем войти в деревушку и отыскать штаб. Нам хочется приготовить сюрприз Луканди и принести ему какие-нибудь документы из штаба противника. Но через несколько минут блужданий благоразумие берет верх, и мы решаем уйти обратно. На узкой уличке Дельбаль спотыкается о какой-то металлический предмет.

— Чудесно, — шепчет он, потирая ушибленную ногу.

Это портативная мортира, очень удобная и незаменимая в горных условиях. С ней можно даже бежать — так она легка. Одна такая мортира имеется и у нас в Лас-Навасе. Но мы давно уж не работали с ней: у нас не осталось ни одного мортирного снаряда. Дельбаль шарит по земле и чуть не вскрикивает от восторга. Целый запас мортирных снарядов. По своей форме они напоминают авиационные. Взвалив на плечо Попэю мортиру и нагрузившись запасом снарядов, мы бесшумно выбираемся из деревни.

Когда мы отходим метров на четыреста от деревушки, созревает план посеять панику в рядах врага. Быстро устанавливается мортира, — на это не нужно много времени, — и первый оглушающий выстрел будит спящую деревушку. Мгновенно переносим мортиру метров на сто в сторону и посылаем второй и третий снаряды. Так в течение нескольких минут мы меняем «огневые позиции». Трудно представить, что делается в стане врага. Определить, откуда летят уничтожающие снаряды мортир, выводящие из строя при удачном попадании до тридцати человек, почти невозможно. Сонному врагу, который открыл беспорядочную стрельбу, наверное, кажется, что он окружен со всех сторон.

Мы слышим совершенно непостижимую перестрелку на территории деревушки. Фашисты в темноте принимают друг друга за врагов. Это нам и нужно. Не израсходовав и десятой части запаса мортирных снарядов, мы быстро удаляемся и скоро, еще до наступления полного рассвета, стучимся в дверь Фелисе Луканди. Мы устанавливаем мортиру посреди комнаты, выкладываем снаряды, и Дельбаль рапортует о первой вылазке республиканских «пакко».

Как счастлив Луканди! Он бормочет что-то, обнимает каждого из нас и, наконец, говорит:

— Если они «пакко», то мы должны называться так, как именуют лучших стрелков в Советском Союзе.

Мы провозглашаем «ура» и принимаем посвящение в «ворошиловские стрелки».

За нами закрепляется это имя. Отныне нашу восьмерку зовут «ворошиловцами». Мы часто совершаем далекие разведки в тыл врага, и нашим оружием служат уже не одеяла, а винтовки с оптическим прицелом, которые бьют еще более метко, чем африканские ружья.

Три недели мы стоим на месте. В Лас-Навасе — почти мирная обстановка. Но вскоре четвертый батальон, как и в Навальперале, начинает по-ротно нести службу на передовых позициях. Враг тоже покинул свою деревушку. Траншеи республиканцев и фашистов отделяют какие-нибудь пятьсот метров.

Неделю нам не подвозят продуктов. Поле усеяно пустыми консервными банками. Вчера мы проклинали эти сардинки — единственный наш неприкосновенный запас, которыми питаемся третий день. Сегодня мы делаем уже вылазки за банками, выброшенными из окопов. Ни в Лас-Навасе, ни в траншеях нет ни одной банки консервов, ни крошки хлеба. Охотники за пустыми банками возвращаются ползком. Враг, находящийся рядом, не должен знать о том, что мы подтягиваем животы поясами.

— Богатый улов, — радостно возвещает Панчовидио, забираясь в окоп. И он показывает, приплясывая, содержимое двух банок.

— Хорошо быть сытым, — философски изрекает Хулиан Палатиос. — Если бы вчера мы были так же голодны, как сегодня, в этих коробках не осталось бы ни одного хвоста сардинки, а так мы имеем четыре нетронутых рыбёшки.

Да, это точно подсчитано. В трех банках найдено четыре сардинки.

Франциско, цитируя Горация, произносит глубокомысленно:

— Время бежит, и я предлагаю продлить мудрость на день.

Мы догадываемся, что скрывается за словами толстого Франциско.

— Тебе хорошо, верблюд, ты нажрался в Мадриде и питаешься сейчас, как твой двугорбый собрат, жировыми отложениями.

Франциско виновато бормочет: