Четвертый хранитель

Но Софьино упрямство… Не успокоится ведь, не приведи Господи! А нет ничего страшнее войны близких родственников.

Он сразу вспомнил батюшку своего покойного великого князя Московского Василия Васильевича по прозвищу «Темный». А «Темный»-то почему? Да потому что глаза ему выколол брат его двоюродный Дмитрий Юрьевич Шемяка своими руками. А за что же он его так??? Да за то, что раньше сам Василий Васильевич другому брату своему Василию Юрьевичу Косому, родному брату Шемяки, точно такое же сотворил! А из-за чего все? Да из-за престола Московского, из-за шапки Мономаховой, — кто ее на голову наденет, тот и государь!

Иван Васильевич поежился, вспомнив вдруг то страшное время, и отчего-то увидел ярко и живо, как он, семилетний, дрожащий от холода, хоть и одет был в теплое княжеское облачение, держал холодную ручку пятилетней девочки, которая время от времени плакала, митрополит Московский проводил над их головами обряд венчания, а его отец, слепой князь Василий, который еще не успел привыкнуть к своей слепоте, потому что лишь год назад был ослеплен, щупал ладонями их детские лица, и Иван помнил, что даже в темноте храма ему видны были слезы, которые катилась из слепых отцовских глаз.

Раньше Иван Васильевич думал, что это его обручение с маленькой болезненной девочкой, Великой Тверской княжной Марьей, отец затеял лишь ради того, чтобы заручиться поддержкой сильной и могучей тогда Твери в борьбе с Шемякой за Московский престол, и только спустя много лет, вот совсем недавно, после покорения Новгорода, понял вдруг Иван Васильевич, что мудрость отцовская простиралась гораздо дальше.

Только теперь осознал он, что означали предсмертные слова отца: «Помни о Твери».

За эти годы все переменилось и теперь уже Московское княжество стало сильным и могучим, а Тверское доживает свой век, и слова отца приобретают новый и особый смысл. Вспомнив о венчании, Иван Васильевич вспомнил и о своей первой свадьбе. Ему было двенадцать лет, Марье — десять и, держа ее на этот раз уже теплую ручку, Иван думал, только об одном — как же теперь они пойдут в брачные покои и как проведут свою первую ночь, — да не тут-то было! Не успел закончиться брачный пир, на котором они сидели рядом и первый раз в жизни им было позволено выпить по глотку меда, и гости великокняжеской свадьбы только-только развеселились, как юных супругов подняли от стола, да и развели по разным спальням, а когда Иван заикнулся было насчет брачных обычаев, ему объяснили, что реализовать этот брак в естественном человеческом смысле они смогут лишь по достижению Марьей пятнадцатилетнего возраста, ибо по древним законам, и русским, и тверским и литовским так положено и все тут! Вот так они и жили в супружестве — наследный Великий князь Московский и великая княгиня Московская, бывшая тверская, и встречались только днем на официальных приемах, и говорить-то толком не говорили, так что до пятнадцати лет Иван Васильевич супругу свою первую можно сказать и не знал вовсе.

Но время шло, девчонка росла на глазах, взрослела, хорошела, а когда уже и холмики грудей появились, решил однажды Иван нарушить втайне наказы взрослых, — было ему к тому времени уже шестнадцать, кровь играла, и задумал он ночью пробраться в спальню своей законной супруги.

Но и тут ничего не вышло.

Здоровенный молодой грек Микис, который еще в Твери, с малолетства своего и великой тверской княжны, служил при ней начальником личной охраны, как верный пес, спал на пороге спальни своей хозяйки, — не пошел ни на какие подкупы, ни на какие угрозы — так и не впустил Великого Московского князя к супруге. Когда великий князь, осердясь, пошел на него грудью, вынул Микис из ножен свой короткий греческий меч и, протянув рукояткой вперед, великому князю, сказал: «Возьми его и пробей мое сердце, государь, потом можешь войти». Иван меч взял, под ноги греку швырнул и в ярости удалился.

Этого Микиса Иван Васильевич сильно невзлюбил, и решил при случае напомнить ему о его чрезмерной ретивости, а потом вроде стало не до того — год пролетел быстро, пятнадцатилетняя супруга резво и охотно приступила к выполнению своих обязанностей, и в шестнадцать уже родила.

Вот он стоит — первенец, красавчик, Иван Иванович — нынче и сам отцом стал.

Бедная Марья! Они прожили вместе лишь десять лет.

Великая княгиня часто хворала, и потому не было ничего необычного, когда в один светлый апрельский день 1467 года на нее снова хворь нашла, и придворная ее ключница — Наталья Полуехтава, жена великокняжеского дьяка Алексея Полуехтова привела каких-то ворожей, они весь вечер колдовали, унесли с собой ее пояс, вроде для того, чтобы злых духов из него выгнать, а наутро бедная Марья вдруг — раз! и умерла.