Четвертый хранитель

Ах, вот оно что! Когда я, увидев в завещании Ионы фамилию Русинов, спросил Антипа о его отчестве, и он ответил: «Филимонович», я подумал, что здесь просто какое-то двойное совпадение — ну как возможно чтобы у 90-летнего старца-монаха был сорокалетний сын-разбойник? И тогда мне даже не пришло в голову, что у Ионы-Филимона может быть сын — тоже Филимон, а уже у него — сын Антип! Однако хорошо помню другое — только увидел я Антипа в Татем лесу — сразу понял: это человек из богатого и знатного рода и лишь злая судьба привела его на этот путь… Как удивительно все складывается… Неужели сейчас, спустя столько лет, таким причудливым и неожиданным образом я узнаю его историю?

Сокрушительное несчастье обрушилось на нас совершенно внезапно. После родов у Дарьи вдруг случилась страшная горячка. Она впала в беспамятство и, несмотря на все усилия наши и лучших тверских лекарей, не приходя в сознание, скончалась под утро следующего дня.

Вот тогда-то и совершил я тот страшный грех, о прощении которого всю последующую жизнь молю Господа.

Я был молод, горяч и безумно любил свою жену.

Жизнь без нее мгновенно потеряла для меня всякий смысл и к своему стыду должен признаться, что в ту минуту я не разу даже не вспомнил о нашем маленьком сыночке, который только что вошел в этот мир.

Меня с трудом оторвали от холодеющего тела Дарьи и заперли в комнате, связав руки, чтобы я, в приступе отчаянья, чего-нибудь не натворил.

Мне удалось зубами развязать веревку, которой были связаны руки, и я увидел, что это прочная, толстая и довольно длинная веревка, которой вполне хватит.

Тайком выбравшись из дома через окно и, не помня ничего от горя, я устремился подальше от города.

Не знаю, сколько времени я шел, но помню, что вышел на рассвете, а когда начал прилаживать веревку к толстому стволу дерева в глухом лесу на берегу ручья, был уже полдень.

С глубоким стыдом должен признаться, что вместо молитвы вознес я к небу проклятья, взобрался на дерево, крепко привязал веревку к ветке, набросил петлю на шею и спрыгнул вниз с богохульными словами на устах.

Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулся в тускло освещенной маленькой землистой пещерке, мое горло распухло так, что я едва мог дышать, а шея не позволяла повернуть голову.

Я увидел над собой лицо маленького худенького старца с непомерно длинной белой бородой и поразительно голубыми глазами. Его голос казался мне голосом ангела небесного, и он сказал мне:

— Успокойся, дитятко, того, что было, уже нет, и никогда не будет. Господь не позволил тебе свершить смертный грех, ибо должно быть, есть у Него на тебя иные планы.

Рука старца поднесла к моему лицу кувшин, едва шевеля пересохшими губами, я сделал глоток, и от этого глотка такая страшная боль пронзила мое горло, что я снова впал в беспамятство.

Вот так случилось, что оказался я, сам того не ведая, в святом месте, рядом со святым человеком, и неисповедимые пути Господни привели его под то дерево, с которого я прыгнул с петлей на шее.

Несмотря на то, что ветка, не выдержав тяжести моего тела, обломилась, я наверняка умер бы на берегу ручья, если бы не Савватий, который быстро снял с меня веревку и напоил водой из этого ручья.

Когда спустя несколько суток я окончательно пришел в себя, то сразу вспомнил очень странное, но яркое и отчетливое видение, которое мелькнуло перед взором моей души в тот миг: я увидел согбенного седого старца выводящего при тусклом свете огарка аккуратную церковную вязь слов и каким то необыкновенным чувством понял, что этот старец — я сам, спустя много-много лет, а стало быть, та жизнь, которая была у меня до этой минуты, кончилась навсегда и безвозвратно, и ждет меня иная новая жизнь, которая принадлежит уже не мне, а Господу, ибо Он в своей великой щедрости вернул мне обратно тот великий дар, который я, Его ничтожный раб, хотел столь бессмысленно отринуть.

В течение целого года, живя вдвоем с преподобным Савватием, я полностью отрешился от светского мира, проводя дни и ночи в покаянных молитвах о спасении своей души и души моей любимой покойной супруги, хотя ее душа по сравнению с моей была чистой и невинной, как душа светлого ангела.

Впоследствии я узнал, что мои родители, друзья и знакомые заочно похоронили меня, нигде не найдя моего тела и решив, что я в приступе отчаянья бросился с обрыва прямо темный водоворот Волжского омута и пропал там навеки.