Четвертый хранитель

— Да, условия там конечно были не ах, но, Елизар, будь справедливым, мы очень многому научились там, и только потому, что уже нечего было больше читать, мы перешли в другой. Мы продолжали нашу учебу, читая древние книги, и скоро поняли, какую власть может иметь над людьми вера, и даже не столько вера, сколько хорошо отлаженная человеческая организация, которая якобы этой вере служит, а на самом деле, гребет кучами золото! Мы уже тогда с тобой это поняли, и у нас обоих дух захватило, от осознания, какие огромные возможности для двух нищих сирот открываются в этом направлении.

— Ну, извини меня — не совсем уж нищих… Украденные мной из дому плюс выигранные деньги очень помогли нам на первых порах. А вот скажи мне, я не помню, кому, собственно, первому пришла в голову эта идея: тебе или мне?

— Мы дошли до этого одновременно в ходе одной совместной ночной беседы. Мы как бы подсказывали друг другу, что можно сделать в этом направлении, и так у нас сложился грандиозный план. Нам больше не нужны были монастыри. Теперь нам нужны были деньги. Нам нужны были большие деньги для того, чтобы превратить их в еще большие.

— Но первые сторонники и братья по вере, еще не твердые, еще не уверенные, но уже готовые быть с нами, появились благодаря твоему красноречию, Симон…

— И в не меньшей мере твоему выигрышу, Елизар.

— Они помогли привлечь в наши ряды таких выдающихся людей как Никифор Любич, его покойная жена Маричка, а заслуги их дочери Марьи просто неоценимы… И тут конечно нам очень помог доктор Корнелиус — он почти поставил на ноги парализованного Никифора…

— Ну, это было уже позже, а в начале своего пути наш доктор не был еще так опытен, хотя конечно нам очень с ним повезло — еще бы! Выпускник Краковского Ягеллонского Университета…

— …Который как мне помнится — дополнил Симон, — только что убежал из Варшавской тюрьмы, куда его посадили родственники первого же пациента за то, что он слишком быстро отправил его на тот свет. При этом власти отобрали у Корнелиуса университетский диплом и лицензию на право лечения. Так что он знал многое, но был никем…

— Иначе он не пришел бы к нам… А тут как раз появился Селиванов…

— Да-да — Селиванов… Но, к сожалению, вся эта невероятная история с сотнями драгоценных камней в кожаных сумках, которая передавалась у них из рода в род от какого-то его прадеда, который был старостой ювелирного цеха, оказалась, в конце концов, полной липой. А сколько мы из-за этой истории ни в чем не повинных людишек извели! Ну, Селивановых не жалко, они еще те пройдохи были, а вот старичка того светлого… как же его звали?

— Иона, — подсказал Елизар.

— Вот-вот, Иона. Чего только не вытворял с ним наш дорогой метр Корнелиус, все свои хитрые лекарства извел, а ничего не вышло! Признаться, я восхищен стойкостью и мужеством старого монаха — нашим бы братьям такие качества!

— Да, да, — улыбнулся Елизар, — твое восхищение еще тогда заметно было. Как сейчас помню: «Да покойник он уже», — говорит Корнелиус, — «Жалко места подходящего, да времени нет — я бы его сейчас вскрыл!». А ты ему: «Нет, нет, доктор, не нужно оставлять следов. Положим его тут под крестом, ну, вроде шел по дороге странник, да и помер». И еще помню, как ты аккуратно так иконочку рядом положил, и четки с крестиком ему на руку надел… Ну ладно, старичок-то свое пожил, а вот лично мне больше жаль бедную Марью. Очень коряво вышло с этим поясом у нашего доктора.