Четвертый хранитель

— Тут, Василий Иванович, так вышло. Я, как ты знаешь, торговое дело начал, ну и поначалу медом да винами разными приторговывал. И вот увидел я однажды у одного проезжего венецейского купца, зелье некое как бы лекарство. Чистое и прозрачное, как родниковая вода. Потому по латыни, просто «аква спиритуалис» называется, ну вроде, «душевная водичка» по-нашему. Вот я и решил, а нельзя ли самому такую сделать и занялся всякими разысканиями, скажем так… Два года трудился и вот, наконец, удалось…

Манин вынул из обширного кармана два маленьких, чуть больше наперстка, кубка, которые впоследствии назовут рюмками, и осторожно, как лекарством наполнил их жидкостью из сосуда. Жидкость, действительно выглядела как обыкновенная вода.

— Отведай, Василий Иванович, и да будет сие во здравие нам. И я непременно выпью, чтоб вдруг не подумал ты, паче чаянья, будто отравить тебя хочу.

Он поднял свой наперсток, сделал призывной жест и опрокинул в рот. Медведев тоже выпил.

— Какая гадость, — скривился он.

— Это все так поначалу говорят, — закивал головой Манин. — А потом еще просят. И еще… Я уже возил пробные, небольшие партии в Верховские княжества. Князья Мосальские, Серпейские, Воротынские, Одоевские и Белевские — они все мои постоянные клиенты. До сих пор мед брали, а как водичку-то эту распробовали, так только и просят: давай еще. Огромные деньжищи платить готовы.

— Гм-гм, — откашлялся Медведев, — потеплело внутри. О, ты глянь, такая малость, а захмелел, будто от трех кубков меда.

— Вот то-то и оно! — возбужденно зашептал Манин. — Тут-то вся заковырка и кроется. Стоит лишь попробовать человеку, он такой задор, силу, могущество ощущает, какое только после целого бочонка меда бывает! А тут, вон, пять-шесть наперстков выпил и хорошо!

— Ну ладно, Онуфрий Карпович, ты открыл и изготовил новое зелье, ты его продаешь, ты купец, и дело твое такое, но я-то тут причем?

— Василий Иваныч! — горячо зашептал Манин. — Я же тебе, благодетелю, по гроб всем обязан. Не заедь ты тогда в наш новгородский дом с Ивашкой да Алешей, что бы со мной теперь было?! В лучшем случае замерзал бы нищим и убогим на далеком севере, а в худшем так и вовсе сгнило б давно уже мое безглавое тело — вспомни, сколько голов нашему купеческому брату велел отрубить великий князь Московский, и поверь, дорогой мой спаситель, я за тебя так же как за любимую дочь мою, как за мужа ее и внука — за всех вас, не задумываясь, жизнь отдам, если понадобиться! Но сейчас, Слава Тебе, Господи, дело идет хорошо, а я хочу вернуть тебе лишь малую часть того, что до конца жизни должен буду. Позволь мне возле деревушки, что в народе Манино кличут (хотя видит Бог — я противился этому!) — позволь мне в лесочке, за деревней — я уже и местечко присмотрел — небольшую винокурню поставить. Я же, со своей стороны, обязуюсь пожизненно, пока Господь не призовет, всю дань, которую ты должен будешь великому князю, сам один вносить, даже если здесь не сто человек как сейчас, а пятьсот — тысяча будут. Ты уже облагодетельствовал меня раз, облагодетельствуй второй — я буду счастлив чувствовать, что хоть малой толикой могу воздать тебе за все добро, которое у меня есть, за счастье моей дочери да за саму мою жизнь, наконец.

Медведев некоторое время размышлял.

— Ты уверен, что справишься? — спросил он.

— Василий Иваныч! — ударив кулаком в грудь, горячо заверил Манин. — Да я еще пять раз столько сам заработаю! Во всей нашей округе еще никто таким не торгует — я буду первый!

— Хорошо, Онуфрий Карпович, я посоветуюсь с Анницей и дам тебе ответ завтра.

Они посоветовались и решили, что нет, вроде бы, здесь ничего страшного, купеческое дело Манина — торговать, а коль он и вправду хочет внести свою лепту, то спасибо ему на том.

На следующий день, Медведев дал Манину свое согласие.

Кто знает, кто знает, может быть именно тогда, и именно в этом месте началось производство того дьявольского зелья, которое впоследствии перебираясь из княжества в княжество, из одной земли в другую, охватит постепенно своими цепкими и могучими объятиями всю землю…

…И еде одно важное дело предстояло сделать.

Медведев ни на секунду не забывал о своей новой, тайной миссии.

Спустя неделю после приезда, он позвал Алешу и ушел с ним глубоко в лес, на то скрытое озеро, где спрятал Малыша, когда направлялся завоевывать лагерь лесных разбойников Антипа Русинова.

— Как жизнь, Алеша?

— Хорошо, Василий Иванович, спасибо. Давно никуда с вами не ездил, соскучился по делу.

Алеше исполнился двадцать один год, но он едва подрос за это время и по-прежнему выглядел как четырнадцатилетний мальчик.

— А как же Вера? — лукаво спросил Медведев.

Алеша смутился и покраснел:

— А что, Вера. Ну, Вера, как Вера — я ж ее с пеленок знаю. Вместе в лагере Антипа выросли.

— Да я не про то, — Медведев обнял его за плечо. — Когда жениться надумал?

Алеша покраснел и смутился еще больше:

— Ну, как обычно, осенью, после дожинок.

— Ага, ну тогда время еще есть, а невеста подождет. Любовь наших девушек только усиливается, когда они нас ждут.

— Вам виднее, — осмелился сказать Алеша.