Четвертый

Отплыли мы не на рассвете и не в прилив, а просто отвалили от стенки, едва завершили погрузку – матросы как раз запечатывали трюмы, а мне было пора на вахту к топкам. Ух и напахался! Вот вроде и физически крепок, и питаюсь полноценно, и с лопатой не понаслышке знаком, а непривычная работа взяла своё.

Но условия жизни ругать не стану – душ с опреснённой водой, в кубрике не воняет, на столе баранина и лимонный сок. Как на мой вкус – курорт, да и только. Оля тоже огорчённой не выглядит – попросила меня сделать ей лёгонький кастет, чтобы не повредить пальцы, когда окорачивает самых настырных ухажёров. Я ей и отлил из алюминия – как раз извёл «столовые приборы», ещё трофейные, что таскались с нами в вещмешках, а потом и в чемоданы перекочевали.

Так вот – если не считать внимания мужской части экипажа, жизнью она довольна. Сказала, что, намахавшись тряпкой, очень хорошо засыпает.

Потом началась жара – мы пересекали и тропические воды, и экватор, а железная коробка парохода очень нагревается в жарких солнечных лучах. У топки эти впечатления только усугубляются, несмотря на вполне приличную вентиляцию. Меня эти упражнения с лопатой стали здорово выматывать. Хорошо, что каждые сутки за кормой остаётся около пятисот километров, так что нетрудно прикинуть по карте и рассчитать, сколько вахт осталось до Кейптауна.

* * *

В знаменитом порту, расположенном неподалеку от южной оконечности Африки, мы провели три дня в ожидании рейсового парохода. Раньше такие называли пакетботами, а в моё время – лайнерами. Хотя на право именоваться словом лайнер именно эта посудина никак не могла претендовать – маленькая и неказистая. Короче – грузопассажирский пароход, выполняющий регулярные рейсы. Вот он и прибыл точно по расписанию, принял нас на борт – денег на билеты хватило, тем более что и заработали мы немного на предыдущем отрезке маршрута.

Скромная каюта, сносная кормёжка и усиленные занятия испанским – радиограмму родителям Ольги о том, когда и как мы прибываем, удалось отправить вообще без проблем. Да, в установленный срок нас доставили прямиком в порт Монтевидео, где подругу чуть не затискали совсем не старые папа с мамой.

– А это мой Ваня, – наконец очередь дошла и до меня. – Он мне только понарошку жених, а на самом деле мы супруги.

Взгляды родителей, до этого момента любопытные, разом сделались совсем другими. Причем они смотрели на меня разными глазами. Отец – правым, щуря левый, будто целился. А мама с грустинкой. Или печалью – поди, так сразу разбери! А тут ещё мальчишка лет пяти или шести внёс окончательную ясность:

– Значит, ты в Олькиной комнате будешь спать, а моя вся останется моей, – констатировал он с явным удовольствием. Русские слова он произносил без напряжения, но с лёгким акцентом.

– Хуан родился в Испании, – сразу доложила мне Оля. – В России ни разу не бывал. Когда мы вернулись домой, он остался за границей и рос при дедушке.

– Дома всё расскажешь, – мягко прервал отец. Мама кивнула и легко подхватила оба чемодана – мой и подруги. Почему-то ей никто в этом не воспрепятствовал. Потом мы ехали в открытом автомобиле дореволюционного вида – откидной верх и колёса со спицами указывали на то, что это жуткая древность даже для нынешних времён. Причем Олю за руль категорически не пустили – сказали, что она не справится без инструктажа. Да и дороги не знает.

Привезли нас за город, где в скромном доме, притаившемся среди кустов и деревьев, проживало семейство вместе с почтенных лет дедулей.

– Ещё один Хуан на мою голову, – проворчал тот, когда нас представили друг другу. Признаться, я ожидал разбора своего морального облика и упрёков в адрес Ольги, но ничего подобного не происходило. Мальчишка, как я понял младший брат моей невесты. Жены? Подруги? Пусть пока просто Оленьки, плотно заполнил эфир изложением своих взаимоотношений с соседскими ребятами. Когда я выставил прихваченную из родительского дома поллитру, в дополнение к винным бокалам были выставлены рюмки. Как я понял, при белогвардейском дедушке и малолетнем сынишке ни о чём серьезном говорить не полагалось.

Поэтому мы поделились скудными впечатлениями от пребывания на древней земле Ирана, о погоде во время морского путешествия (ужасающих штормов не случилось), услышали, что ежегодный карнавал нынче обязательно состоится, и что шерсть нынче на рынке подвисла – немцы хотели бы купить, но им не позволяют. Вот и лежит она пока без движения, теряя в цене.

– Так японцам её впендюрить, и дело с концом, – рассудил я. – Они как раз на Советский Союз готовятся бочку накатить – будут нуждаться в тёплых вещах, рассчитывая на сибирские морозы.

Пылающий взгляд дедули тут же меня остановил. Оля мгновенно это заметила и поторопилась вступиться:

– Да не бойся, деда, не полезут они к нам. Когда мы немчуру от Москвы шуганём – сразу передумают и нападут на Америку. А шерсть-то уже купят к тому времени.

Старик перестал сверлить меня взглядом и позвал какую-то Хуаниту, вместе с которой отправился укладывать внука баиньки.

– Кажется, вы стоите друг друга, – произнёс отец, проводив взором ушедших.