Четыре четверти: учебное пособие

– Но почему навозом?! – перебиваю я завязку сюжета про виды и запахи навозов.

– Да потому, Ватсон, что ученик твой, Саня Тюленёв, живет, спит и уроки готовит в конюшне.

– В конюшне?!

– Да, в конюшне, это такое крытое помещение, где содержат домашний скот. В конюшне – всегда трезвая корова, а дома у него – всегда пьяная мать, две дебильные сестры и три пьяных брата. Впрочем, братья, когда даже и трезвые, тоже полные дебилы.

– Но ведь Тюленёв-то – умница, – удивляюсь я.

– Загадка генетики, – хмыкнула УШУ. – Все ее детки от местного производителя, скотника на второй ферме Васьки Тюленёва. Все в отца – каждый дебил дебильнее предыдущего дебила. А Сашка, по деревенским гипотезам, от солдата, что на уборочной с автобатом был. Поэтому Сашка и выбрал для общения самого умного из всей семьи.

– Кого? – не понял я.

– Корову! – УШУ взяла свой журнал под мышку и уже на ходу сказала: – А вам бы, товарищч классный руководитель, было бы неплохо посмотреть, как ваши дети живут.

Ошарашенный услышанным, я машинально взял из ячейки обратно свой журнал.

– Эй! – я вздрогнул от окрика над самым ухом. – Дай-ка ты мне свой журнальчик – у меня только твои «чайники» остались невыставленными.

Свисток выхватил у меня журнал и убежал, хлопнув дверью.

После уроков я, не заходя домой, отправился искать дом семьи Тюленёвых. Дом обнаружился в самом конце улицы. Он представлял из себя жилую единицу с минимальной площадью, называемую в деревне «пятистенком». Название указывает на количество стен дома: четыре внешние стены и еще одну, разделяющую дом на кухню и жилую комнату.

Забор из старого горбыля явно тяготится своим далеким от вертикали положением, от падения его удерживает перекошенная дверь, вросшая в грязь в полуоткрытом состоянии. После того как я с трудом в нее протиснулся, взору открылся двор. В серой пыли бегают грязные цыплята, ведро с помоями стоит на большом чурбаке, на ведре сидит воробей.

Дверь дома утеплена снаружи какими-то рубищами серого цвета. Стучу. Молчание. Захожу.

В доме царит тот же минимализм и запустение. Грязный стол с немытыми алюминиевыми тарелками и стаканами. Один из них разбит. Осколки валяются тут же, на полу. Пол так давно не мыт и так грязен, что непонятно, он деревянный или земляной. Три табуретки. С потолка на двух неизолированных алюминиевых проволоках свисает голая лампочка, засиженная мухами до последнего предела. В углу, прямо на полу кто-то спит под неопределенного цвета и назначения дерюгой.

Дерюга шевелится. Из-под нее появляется заплывшее от синяков и запоя лицо. Я понимаю, что это – мать семейства.

– Здравствуйте, Анна Ивановна, – я осознаю всю глупость ситуации, но продолжаю, – я классный руководитель вашего сына Саши, знакомлюсь с условиями быта.

Последние слова про условия быта прозвучали особенно глупо.

Анна Ивановна внимательно уставилась на меня щелками в синяках. Я ждал, пауза неловко затягивалась. Наконец, Анна Ивановна произвела звук – громко икнула. Диалог начал налаживаться.

– А где Саша? – как можно жизнерадостнее спросил я.

Но Анна Ивановна, видно, уже была утомлена свалившейся на нее информацией. Она уронила голову обратно на пол с четко выраженным деревянным стуком, затем царственным жестом укрыла ее дерюгой, давая понять, что аудиенция окончена.

– Вы зачем пришли?

Я обернулся. На пороге стоял Саша.

– Да так. Надо ко всем сходить как классному руководителю, – начал я почему-то оправдываться.

– Мама у нас сегодня болеет.

От произнесенной лжи и мне, и ему стало неловко, мы оба покраснели и замолчали.

– А где ты готовишься к урокам? – я достал тетрадку, которая, на мой взгляд, должна придать беседе некую формальность и сгладить возникшую неловкость.

– Здесь. – Саша неопределенно и вяло махнул рукой.

– Что-то я тетрадей и книг не вижу! – начал злиться я.

Саша уставился в пол и встал по стойке «смирно». Но руки он то вытягивал по швам, то прятал за спину. И по этому судорожному движению рук я вдруг понял, что ему стыдно. Просто ужасно, до боли в зубах стыдно за свой дом, за свою пьяную до невменяемости мать.

– Пойдем в конюшню, – просто говорю я. Он поворачивается и выходит, я иду следом.

Нагибаемся и входим в темноту. Пахнет коровой и сыростью. Саша щелкает выключателем. Я вижу отгороженный двумя жердями угол. В нем помещается аккуратно заправленный топчан, рядом столик, как в вагоне. Над столиком настольная лампа, еще выше полочка из грубой нетесаной доски, на ней с десяток книг. Вполне уютно, если не считать, что все это – в конюшне.

– Тебя что, домой не пускают? – спрашиваю я.

– Нет. Просто здесь спокойно, да и удобно.

– Эх, – думаю я, – моя бы воля, поставил бы я тебе, Шурик, по всем предметам «пятерку» с плюсом, а по окончании школы взял бы без экзаменов в самый престижный столичный вуз. Ты более этого достоин, чем всякие избалованные городские мажорчики.

– А что книг-то маловато? – замечаю я.

– Дак откуда? – Саша разводит руками. – И эти-то – библиотечные. Я уже всю библиотеку перечитал.

– Приходи, дам чего-нибудь интересного почитать. У меня много.